Однажды, более десяти лет назад, со мной связался известный режиссер. Уже и не вспомню, как он меня нашел. Возможно, благодаря моему блогу, который я вела на платформе популярного в те годы Живого Журнала. У него была идея снять документальный фильм о социальных работниках, и я оказалась подходящей кандидатурой для начала работы над этим фильмом. Надо отметить, меня это предложение очень взволновало. Первые годы рабочей практики превратили меня в настоящего неофита. И это неудивительно — мне было интересно работать в самых "горячих точках" медицинской социальной работы: онкологическое отделение, детская больница, работа с пострадавшими в терактах, а также все, что связано с защитой больных, детей и других категорий граждан. Преимущественно работа с русскоязычными семьями. Смерть любимых пациентов, бесконечные ночные дежурства со всевозможными чрезвычайными ситуациями, требующими оттачивать каждый раз заново свое мастерство, поддержка не только больных, но и взаимная — коллег, "фронтовых подруг", а также многое другое — все это сделало меня необычайно пылким и преданным профессии социальным работником. Зная, как сложно моим соотечественникам разобраться с социальной системой и дать возможность самим себе получить психосоциальную поддержку; зная, насколько огромны ментальные различия между израильским "мейнстримом" и русскоязычными репатриантами в этом вопросе, я с нетерпением ждала, что наконец смогу поделиться своим опытом, знаниями. Ведь это же так важно.

Режиссер мне нравился и раньше. А в ходе личного общения я стала относиться к нему с еще большей симпатией. Тем более сильным было мое замешательство, когда режиссер попросил меня "говорить начистоту" (это, по его мнению, было бы храбрым поступком с моей стороны — "во имя людей") о том, сколько платят соцработникам за то, что они изымают детей из семей. Говорят, что они получают за это бонусы, сказал мне режиссер, и вообще, что там у вас за "социальная мафия"?

Почему это меня так поразило? Ведь действительно слухи о продажных и бесчеловечных соцработницах, изымающих детей из родного дома, циркулировали среди русских репатриантов с завидным и пугающим постоянством. Социальные работники, как правило, представлялись этакими черствыми, невежественными адвокатами дьявола. Люди были попросту запуганы, что и вправду приводило порой к отвратительным последствиям. Я даже не знаю, что меня больше расстроило в просьбе режиссера — то, что из всего, что можно было бы рассказать о настоящей социальной работе (начиная с реального спасения людей и заканчивая диким несоответствием между потребностями нуждающегося населения и теми ресурсами, которые имеются в распоряжении социальных служб) им были выбраны именно эти лживые домыслы, — или то, что даже такой талантливый, интеллигентный, тонко чувствующий человек поверил этим слухам. Знаете, ведь гораздо проще жить, когда есть только черное и белое, плохие и хорошие, соратники и противники. Но в жизни все иначе.

К обоюдному разочарованию, оказалось, что нам нечем порадовать друг друга — режиссера не интересовали мои истории. А мне — и тогда и сейчас, когда у меня за плечами почти 20-летний опыт — не известна ни одна история злонамеренного изъятия детей социальными службами.

Мне очень важно это отметить, поскольку не все имеют доступ к информации о реальных событиях. За всю мою профессиональную карьеру я видела удручающе много случаев, когда жизнь ребенка в родительском доме была настоящим адом, а социальные службы не могли вытащить его оттуда. Почему? По ряду причин: нет достаточных доказательств, семья удачно скрывает издевательства над ребенком, например, запугивает его, чтобы он молчал. Кроме того, родители могут просто не осознавать всей серьезности ситуации в силу разного рода ограничений (алкогольная, наркотическая зависимость, психические расстройства, собственные душевные травмы, тянущиеся из детства). Речь далеко не всегда идет о ненависти. Они могут искренне любить своего ребенка, не осознавая, какой вред они ему причиняют. Изъять ребенка из семьи очень сложно еще и потому, что главный принцип, которым руководствуются социальные службы, прост: делать все возможное, чтобы НЕ разлучать ребенка с семьей, дать семье шанс исправиться, мобилизовать силы для наиболее благополучного разрешения ситуации. А если разлука вынужденная, то приоритет социального работника — минимизировать ее последствия. Каждая приемная мать маленького израильтянина, которого вызволили из тяжелой ситуации в его семье, может рассказать о том, насколько это сложно — принять ребенка в семью, зная, что в первое время соцслужбы будут работать с биологическими родителями и прилагать все усилия, чтобы они смогли вернуть своего ребенка.

Вот что пишет одна из таких матерей, воспитывающая пятерых детей, двое из которых усыновлены, в своем блоге в статье "Ворованные дети":

"… Двое моих приемных детей были усыновлены не за границей во младенчестве. Они пришли ко мне из израильских семей, где они жили в аду. Мой Мориц попал ко мне, когда ему еще не исполнилось четырех лет. В своей запущенности он был похож на брошенного щенка. Нет, мать любила Морица. Вне всякого сомнения. Кроме тех часов, когда она приводила к себе пьяных и обколотых мужчин, а малыша отпускала на улицу, чтоб не мешал работать. Конечно, она его любила. Кроме тех случаев, когда забывала забрать из садика или отдавала его на время незнакомым людям. Она так его любила, что пообещала на одной из встреч специального семейного центра "Гешер", куда приглашаются отцы и матери, лишенные родительских прав, принести большой чемодан и забрать его с собой домой. Однако на следующую встречу она так и не пришла. Забыла.

Мой Макс попал ко мне в трехмесячном возрасте, после месяца в больнице. Младенец, который не плакал — он успокаивал себя ударами об люльку. Оказывается, младенцу достаточно прожить без должного присмотра всего пару месяцев, чтобы это оставило грубый шрам в его душе. Та самая социальная служба, которая, как считают некоторые, ворует детей из "нормативных семей", была вынуждена через полтора года вернуть малыша его биологической матери. Ах, да, маленькая подробность — социальные работники не решают такие вопросы вообще. Такие решения принимает суд. Так вот, суд постановил: "Возврат ребенка станет ключом к реабилитации матери". Ключ… Думаю, никто не удивится, если я скажу, что этот "ключ" сломался, а потом валялся в разных инстанциях. Когда Максу исполнилось пять лет, я случайно нашла его, измученного и постаревшего. Только тогда его вернули ко мне.

Вы думаете, мой случай исключительный, а остальные социальные работники без суда и следствия изымали детей из их нормативных семей? Напротив. Маленькую златовласку А. "выкрали" социальные работники после того, как над ней надругался родственник, а семья решила не выносить сор из избы. Умненький мальчик Б. был вынужден покинуть семью, потому что его мама не лечилась от своего психического расстройства и могла просто убить его в период обострения паранойи. Девочка-подросток Г. была настолько запущена в своей семье, что была вынуждена есть и есть без остановки — с опасностью для жизни, чтобы ее наконец заметили. У меня подобных историй, о которых я знаю лично, хватит на три алфавита.

Говорят, что стране экономически выгоднее изымать детей из семей, но это ложь. Все с точностью до наоборот. Порой у социальных служб, напротив, нет достаточных средств для того, чтобы передать детей на усыновление. Как бы это ни звучало чудовищно — на это нет ресурсов. Поэтому давайте говорить об этом, о настоящих проблемах, о том, как помочь социальной системе, которая призвана защищать беспомощных, выполнять свою святую работу".

Еще недавно мне казалось, что параноидальные предубеждения, касающиеся социальных работников, отошли в разряд "детских болезней" последней волны русской репатриции. Лишь изредка доносились какие-то отголоски прошлого. Однако несколько лет назад я обнаружила целую русскоязычную общественную организацию, которая "защищает" родителей от социальных служб.

Догадываюсь, что немало "русских" нашли себя в числе потребителей такого рода информации. Когда читаешь о том, что пишет эта организация, волосы встают дыбом. Что характерно, все пропитано беспокойством о семьях, оказавшихся в проблематичных ситуациях. Речь идет о настоящем пособии. Точнее, об антипособии. Основные темы этого "пособия" таковы: как ввести родителей в заблуждение; как не получить поддержку от социальных служб; как эффективно настроить против себя социальные службы. Мало того что людям и так крайне сложно в тех ситуациях, когда закон вовлекает социальную службу в их семейную жизнь, — так их еще и настраивают на то, чтобы они не только не смогли получить помощь, но и делали все возможное для вхождения в конфликт с системой. Есть в этом "пособии", разумеется, и реклама адвокатских услуг. Неужели трудно догадаться, что у репатриантов нет лишних средств? И если у них возникли проблемы в семье, значит, им есть на что потратить деньги, кроме адвокатов.

Хуже того: поддерживала этот проект всеобщая "репатриантская мама", которой было принято доверять — депутат Марина Солодкина (ныне покойная), занимавшая пост замминистра абсорбции. Если такой человек верит в то, что соцслужбы "воруют детей", и поддерживает борьбу против этого "явления", то чего можно ожидать от простых людей — тех, кто хочет помочь, или попавших в беду? Теперь эти люди не знают — стоит ли принимать помощь у социальных служб, или это может обернуться "детокрадством"?
Солодкина была председателем парламентского лобби "Борьба против изъятия детей социальными службами из нормативных семей". Она утверждала, что проблема изъятия детей из нормативных домов репатриантов, ультраортодоксов и неполных семей стала общенациональной. Вместо действенной помощи семьям, попавшим в тяжелое положение, социальные службы якобы забирают у них детей, обрекая их тем самым на бесконечные заседания комиссий, судов и подачу апелляций. В некоторых случаях удается доказать подтасовку фактов, произведенную социальными работниками, и вернуть детей домой, утверждала Солодкина. Она (и консультирующие ее адвокаты) подчеркивала, что качественная юридическая помощь играет решающую роль в успехе борьбы за возврат детей.

Представители парламентского лобби считали, что репатриантские семьи также нуждаются в такой помощи для подачи судебных исков с требованием компенсаций за ущерб, нанесенный социальными работниками, якобы исказившими истинное положение дел в семье.
Мне посчастливилось сотрудничать с Ронит Лев-Ари, директором интерната домашнего типа для девушек-подростков, которых спасли (иного слова не подберешь) от их собственных семей. Ронит, при всем ее огромном опыте, не переставала вновь и вновь ужасаться тем кошмарным ситуациям, из которых вызволяли девочек, и тому вреду, который им был причинен.

Когда всплыло участие Солодкиной в "охоте на социальных ведьм", Лев-Ари решила настоять на приглашении заместительницы министра в свой интернат, чтобы лично ознакомить ее с делами тех, кого якобы изъяли из "нормативных семей" и в частности из семей репатриантов. Ведь вышеупомянутая организация утверждала, что за репатриантов социальным работницам приплачивают больше.

Совсем недавно я обнаружила, что и в ивритских СМИ появились подобные измышления. В газете "Исраэль ха-Йом" появилась похожая на "Протоколы сионских мудрецов" параноидальная статья о социальных работниках.

Лишь в последнее время начались какие-то действия со стороны социальных работников с целью восстановления не только и не столько справедливости, сколько доверия. Мне лично очень грустно осознавать, что пока с этой проблемой соцслужбы сталкивались в основном в русскоязычном секторе, ее не считали такой уж значительной.

Нет никаких сомнений, что ментальные различия не помогают в стрессовых ситуациях. Безусловно, репатриантам сложнее взаимодействовать с социальными службами. Профессиональная ориентация социальных работников в отношении различных меньшинств (этнических, общинных, сексуальных, людей с ограниченными возможностями) невероятно важна. Но между всем этим и россказнями о беспричинном изъятии соцслужбами детей нет ничего общего.

Поэтому очень важно, на мой взгляд, подробно освещать настоящие актуальные темы, связанные с социальными службами. Ведь от сумы и тюрьмы, как известно, зарекаться нельзя.

Оригинал публикации.
Мнение автора не всегда совпадает с мнением редакции.