Я долго ездил. Я много пропустил. Я не был в центре. Я не успел на баррикады.
Конечно, я гляделся в зеркало перед тем, как выйти на сцену, и опускал немыслимые воротники, которые придумывала для моих пиджаков художница. Я замечал, что не выспался, я отмечал, что взрослею, я понимал, что привычную фразу конферансье "Запомните это имя" уже отменили. Я откликался на свое новое имя "Ефим" и постепенно приспособился к отчеству.

Но я прозевал главное: во мне незаметно пропала охота крушить, убеждать и ссориться. Я потерял способность драться, отстаивать и защищать(ся). Я незаметно привык смотреть в окно, как в телевизор.

Мне хамят, а я забываю обидеться. Меня предают, и я понимаю, что предатель просто исчез — из окоема, из моей вселенной, в которой уже нет врагов. Я шлифую слова, как выразился мой недавний критик. Хотя точнее было бы сказать, что я оттачиваю предложения. Мне не нравятся мои формулировки, я пытаюсь успеть за мыслью, которую мне не хочется убивать. Миролюбивые мысли всегда неточны, вы не замечали?

Ну, вот же не далее, как вчера (ну, в смысле, в обозримые, еще теплые для меня десятилетия) меня бесила эта швейцарская лояльность. "Бл…ь, ни нашим ни вашим!" А теперь, спустя несколько коротких десятилетий, я понимаю, что ни нашим ни вашим — это значит всем. Это значит, без террористов и при деньгах, это значит без драки и при мнении… Это значит, что я не хочу никаких потрясений. Не от лени. Не от сытости. Извините за пафос, от опытности. Ничего не прибудет от ярости. Ничего не прибавится от злости.

Кажется, я готов уже сочинить еще одну Нагорную проповедь

Оригинал публикации

Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта