Короткая похвала иронии
Жизнь прекрасна и отвратительна.
В юности кажется, что идешь в ресторан, где все выберешь по своему вкусу, — а попадаешь на комплексный обед.
Хочешь независимости? Отлично, но это на первое. А на второе, браток, получи сухую лепешку той бедности, которая всегда на первых порах сопутствует независимости, да с гарниром из унижений, сопутствующих бедности…
Не хочешь? Пожалуйста, вот тебе “комплекс номер два”! Теплый сытный супчик — вступай, членствуй и благоденствуй, — но уж на второе, не обессудь, встанет поперек горла жесткий кусок несвободы с гарниром из унижений, сопутствующих уже несвободе.
Есть в этой столовой и третий “комплекс”, и сто четвертый, и двести пятый: для донжуанов и карениных, для грешных и праведных, для рисковых и осторожных, для мизантропов и альтруистов, для умных и не очень…
Но ни одного заказного блюда!
Ко всякому прилагается что-то такое, от чего человек с превеликой охотой отказался бы — но тут следят, чтобы тарелки были чистые. Таковы правила заведения.
К концу трапезы многих тошнит.
Вместо фестала Бог послал нам способность к иронии — и самоиронии как ее нравственной вершине!
Пока у человека есть силы усмехнуться — над самим собой и собственным меню, над своим народом, своим начальством и своей Вселенной, — в этой столовке еще можно жить.
А по обе стороны от иронии простираются ментальные территории, плохо приспособленные для человеческого существования.
Справа, за колючей проволокой фундаментализма, лежит то, что на театре называется “звериный серьез”: ноль рефлексии, неспособность поглядеть на мир “остраненным” взглядом. Там царят апологии и филиппики, там есть только белое или черное, “да здравствует” или “долой”. Там натирает, и натирает почти всегда до крови.
А по другую сторону от иронии гуляет бессмысленное новомодное “стебалово”, не помнящее родства и не различающее верха и низа.
Это стебалово часто путают с иронией, но путают совершенно напрасно…
Ирония твердо привержена человеческой системе координат: ее усмешка подчеркивает несовершенство мира, но не ставит под сомнение необходимость мыть руки перед едой, говорить правду, защищать слабого…
Усмешка, отрицающая эту систему координат, — уже усмешка циника. А цинизм — скисшая ирония; этот уксус хорошо идет по капельке на приправу, но пить его — сожжешь нутро…
Оставим же стебалово тем, кто не читал Свифта и Гоголя, а цинизм — тем, кто никогда ни во что не верил, или разуверился до полной черноты, или допился до потери координат, — а сами обратимся к трезвой, ясной иронии.
Дочь мудрости и отчаяния, она — лучшая партия для приличного человека! Без нее и прямохождение, признаться, не имело бы большого смысла: гадить на все вокруг можно и на карачках.
Как и гордиться собой, впрочем.
И только у самоироничного человека есть шанс распрямиться — и стать хотя бы немного выше себя вчерашнего.
“Мне нравится иронический человек —
Он, в сущности, героический человек…”
Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта
