1.
Приговор огласили. Цель: обездвижить. И она достигнута. Олег — в заложниках, cам Навальный — длинным условным сроком — ограничен в возможностях своей деятельности. Вся трехлетняя борьба Кремля с оппозиционным движением является полным аналогом работы КГБ СССР против диссидентов в конце 70-х — начале 80-х гг.: и шельмование в СМИ, и запугивание с целью вынудить к эмиграции, и посадки по неполитическим статьям. Нет “карательной психиатрии” и ссылок, подобной сахаровской, но в целом тактика та же самая: точечные удары по центрам активности. Цель — избегая обвинений в массовых репрессиях, точечными ударами в центры активности обездвижить общество. Добиться того, что сторонники альтернативы полностью затихли под давлением.

В 2014 году, в посткрымской России заработал полным ходом и ключевой инструмент обездвижения советского общества — создание из Запада образа “радикального Другого”. Советскому человеку приходилось бывать за границей, и он там видел своими глазами иные — гораздо более комфортные и гуманные формы жизни — но при этом сам себе говорил: “там жить нельзя”. А те, кто не был, и вовсе были убеждены в том, что хорошие дороги, политическое участие, книги, кино и изобилие товаров там есть, но там как бы нет кислорода. Запад — это своего рода планета Марс. Без атмосферы. Советский человек туда должен высаживаться только в скафандре. По многочисленным разговорам с русскими студентами за рубежом, которые перезваниваются со своими родственниками в России, я вижу, что радикальный othering ( “превращение в Другого”, “одругивание” — нет хорошего глагола в русском языке для этого процесса) — успешно заработал.

Провальная попытка приладить специфический агрегат “советского политического контроля” к экономически совершенно другому обществу.

Родственники беспокоятся: как там их бедные внуки на Западе — где на улицах ежедневно беснуются неонацисты, гей-парады и где от людей скрывают правду. В 2014 году с началом российско-украинской войны заработала и машина производства патриотической идеологии снизу. До “украинизации” российской политики патриотизм производился “сверху”, теперь же он превратился в “творчество масс”, то есть образуется широкое пространство неполитического — бытового — патриотизма, по которому юные карьеристы получают возможность “вышивать крестиком”, различные творческие узоры, как по канве.

Несмотря на полное сходство инструментария, это — не СССР. И быть им не может. Это — провальная попытка приладить специфический агрегат “советского политического контроля” к экономически совершенно другому обществу. Медленно, с многочисленными экспериментами, без видимых признаков военных переворотов постсоветская политическая система превратилась в узнаваемую латиноамериканскую хунту второй половины ХХ века. Экономика сохраняет рыночные черты, банковская и страховая системы работают, как и в остальном мире, торговля открыта для зарубежных ритейлеров, государство хочет быть полноправным участником международных коммуникаций — при этом небольшой круг военных и гражданских специалистов, удерживают власть за счет точечных инъекций яда, которые обездвиживают общество. Главное, чтобы никто никуда “не ходил сам”.

2.
Навальный оказался очень большим самодвижущимся явлением. Когда уже в 2012 году началась тотальная борьба с ним, мне приходилось слышать от “источников, близких к АП” скорбные и нервные высказывания о том, что Навальный как-то умудряется любую атаку против него выворачивать в свою пользу и ничто его “не берет”. Не удается его обездвижить за счет привычных инструментов. Применяли весь набор: распространяли слухи, что он берет деньги и занимается “гринмейлом”, и что он “проект Кремля”, и что он — наоборот — проект не Кремля, а оппозиционных Кремлю банкиров, что он проект США (иначе зачем он учился в Йеле?), что он — наоборот — фашист и “русский марш” и что он “ворует лес”. Его впустили на выборы московского мэра в расчете на то, что он подорвется на них и соберет 5% традиционных для любого стартующего в системной политике клоуна. Но он собрал 27%. Аппарат нашей хунты измучился искать ту “чакру Навального”, в которую скорпион должен его укусить. чтобы Навальный заснул с открытыми глазами.

“Первое поколение постсоветских чекистов” стыдливо. У них в головах еще окончательно не произошел othering.

Вся проблема в том, что “первое поколение постсоветских чекистов”, составляющих ядро нашей хунты, — стыдливо. У них в головах еще окончательно не произошел othering. Они не могут до конца сказать себе, что они “Другие” по отношению к остальному миру. Они никак не могут решить — надо ли настаивать на том, что они “тоже Европа и тоже универсальные ценности” или они “духовная скрепа”. Это отчетливо видно во всей посткрымской риторике Путина. Он так и не может решить окончательно для себя — кто все эти люди в G7 — “наши уважаемые партнеры” или “смертельные враги России”. Эта судорога не окончательного самоопределения, видимо, вызвана двойственностью их происхождения, которое это поколение уже и не преодолеет: с одной стороны, “советские чекисты”, с другой — “питерская мэрия”. Лишь из следующего — первого “посткрымского” поколения юных патриотов-прилепинцев может вырасти настоящий, полноценный социальный ад. Над чем эти юные карьеристы-романтики уже и начали активно трудиться. Это они громко кричат о победной войне до конца с Киевом, о том, что “либералы” — это другая “раса” и проч. и проч. Сейчас их звездный час. Питерские чекисты дают им исторический шанс сформировать свое длинное будущее.

3.
Общественный спад, типологически подобный 1907 году, — одни посажены, другие уехали, кто в политическую эмиграцию, кто просто в европейские университеты, третьи посвящают себя с большой энергией журналам “Аполлон” и “Золотое руно”, народному просвещению и философским собраниям. Но фактом является то, что режим не смог найти путей своего реформирования, не справился с расширением политического участия, не нашел способа взаимодействовать с институционалистами. Не удалось найти для таких реформистов, как Навальный, пространства для участия в модернизации. Режиму приходится путаться в сложной и бесполезной схеме использования искренних черносотенцев, зубатовцев, либералов-технократов, изощренных умом псов охранки, строящих сложные схемы инфильтрации общественности провокаторами. Вот на этом фоне общественного спада Навальный осужден, его брат — в заложниках.

Стилистически все очень похабно.

Не решились судить как “врага государства”, судят за “Ив Роше”. Хотят и больно сделать, и в то же время боятся новых санкций. Хотят удушить с помощью диффамаций, но не могут соблюсти тайну своих махинацией с прессой и блогерами.

Они хотят, чтобы пресса сама переродилась, без прямого насилия. Хотят, чтобы как-то мы все окончательно смирились с тем фактом, что пресс-секретарь нашей хунты может подарить своей новой жене “Бентли”, а Навальный получил бы не 25 лет в Шлиссельбурге, а три года под домашним арестом. Они хотят, чтобы из этого образовался такой единый мир стыдливой, добровольной ссученности.

Собственно говоря, это и есть, видимо, “русский мир” в их понимании. Сверху прикрытый письмами в поддержку от потомков российских аристократических фамилий, отставных европейских политиков и стареющих звезд Голливуда.

Стилистически все очень похабно. Жить в этом кривом итоге постсоветского 25-летия все равно будет никак невозможно.

Оригинал публикации

Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта