x
channel 9
Автор: Лина Городецкая Фото: 9 Канал

Мальчик, игравший в прятки со смертью

Когда Став было семнадцать лет, она вместе с одноклассниками из поселения Канаф, расположенного на Голанских высотах, ездила в Польшу. Ребята участвовали в "Марше жизни" вместе с еврейской молодежью Израиля и стран диаспоры. Вернувшись, Став пришла к дедушке и рассказала, какой она увидела страну исхода своего деда. "Я все время думала о тебе", — сказала она ему. Само существование Став и остальных пятидесяти шести членов семьи Кенигсвайн — это еще одно чудо, случившееся в годы Второй Мировой войны.

А судьба ее дедушки Моше Тироша — это цепь чудес, которым часто нет объяснения. Словно добрый ангел хранил его, оберегая от гибели в центре Хаоса и Смерти. В Польше военных лет. И сохранил ему жизнь, подарил детей, внуков, светлый дом в Галилейских горах. И память о том времени, которое забыть нельзя…

А первое его воспоминание отнюдь не светлое. Моше помнит себя на руках отца, переносящего его из уютной комфортабельной квартиры в Варшавское гетто. Тогда закончилось детство трехлетнего Мьетека (так звали Моше в Польше) и его годовалой сестры Стефы. Началась борьба за выживание.

Шмуэль Кенигсвайн, отец Моше, был первоклассным столяром. Но еще он был профессиональным спортсменом, одним из лучших боксеров довоенной Польши. Шмуэль представлял свою страну на международных соревнованиях. Но началась война, и вся семья Шмуэля оказалась заточенной в стенах Варшавского гетто. Там умер его отец Ицхак-Меир, там погибли его четыре старших брата, они были расстреляны одной автоматной очередью фашистов. Оттуда в концлагерь Треблинку были угнаны все его родные.

Шмуэль с первого дня участвовал в работе подполья Варшавского гетто. Он помогал распространять добытое оружие. Моше вспоминает, как отец обвязывал вокруг его штанишек какие-то предметы, и мальчик с ними перебегал дорогу в соседние дома. Как за это ругала отца мама. Позже Моше понял, что это были детали оружия. И, как правильно рассчитал отец, четырехлетний мальчуган не привлекал постороннего внимания.

Сперва в пределах гетто существовала какая-то легальная торговля продуктами. Но с началом акций все было закрыто. Люди умирали от голода прямо на улицах. И только возможность добыть продукты в польской части Варшавы оставляла шансы на выживание. Шмуэль и его жена Регина работали за пределами гетто.

Однажды Регина не выдержала безысходности и решила попробовать поменять что-то из драгоценностей на еду. Поляки набросились на нее и стали оскорблять. И тут появился первый добрый ангел в жизни семьи Кенигсвайн. Его звали Зигмунд Пьентак. Девятнадцатилетний юноша остановил соседей и сказал, что знаком с этой женщиной, что она не еврейка. Он увел Регину в дом и дал ей продукты из запасов своей матери. С тех пор Зигмунд чем только мог помогал Шмуэлю и Регине.

Но оставаться на территории гетто было равносильно смертельному приговору. Шмуэль искал убежище. Он предупредил руководителя подполья Мордехая Анилевича, что попытается спасти жену и детей из пекла. В этом помог ему Зигмунд Пьентак.

За большие деньги семья Кенигсвайн была спрятана в доме семьи Рачек. Моше рассказывает, что его и сестренку перебрасывали в мешках через стену, отделяющую гетто. А родители самостоятельно перелезли на свободу. Польские полицаи, охранявшие стену, "потеряли" бдительность благодаря огромным взяткам.

Пани Рачек приняла еврейских беженцев только ради денег. Симпатии к евреям она не испытывала. С крыши ее дома были видны улицы варшавского гетто, и нередко она с удовлетворением наблюдала за проведением акций на его территории, комментируя увиденное репликами типа "еврейских блох уже собирают". Так что мотивы ее поступка трудно объяснить чем-либо, кроме жадности. Спустя два месяца она отказала Шмуэлю и Регине в приюте.

И тогда Шмуэль решил искать убежища в варшавском зоопарке. История варшавского зоопарка периода немецкой оккупации — это отдельная захватывающая история, лишь частью которой является спасение семьи Кенигсвайн. Руководитель зоопарка Ян Забинский был хорошо знаком с отцом Регины, до войны — поставщиком продуктов для обитателей зоопарка. В опустевшем зоопарке с 1942 по 1944 год Ян и Антонина Забинские прятали еврейские семьи, некоторых в своем большом доме, а некоторых — в вольерах хищных зверей, которые были убиты или вывезены немцами из зоопарка.

В декабре 1942 года там нашли спасение Шмуэль и Регина с детьми. Зигмунд Пьентак нанял извозчика с крытой телегой, в которой спрятали семью Кенигсвайн. Проблема состояла в переезде через Вислу. Мост, имеющий стратегическое значение, охранялся не поляками, а немецкими солдатами. Перед переездом через мост Шмуэль посоветовал вылить на лошадей водку. Запах водки сбил с толку немцев. Обозвав извозчика и Зигмунда, сидевших на бричке, польскими пьяными свиньями, солдаты пропустили телегу.

Несколько зимних месяцев скрывалась семья Кенигсвайн в зоопарке. Дети прятались в подвале большой виллы. Отец в теплой шубе ночевал на территории вольера, где раньше обитали львы. Чтобы придать им славянский вид, Антонина Джабинская пыталась и родителям и детям осветлить волосы. Но результат оказался комический — волосы покраснели. И тогда к их семье прикрепилось прозвище — белки. Антонина и ее сын Ричард так и говорили между собой: "Нужно покормить белок".

Угроза их существованию в зоопарке возникла с появлением новой работницы–антисемитки. Версия Антонины о том, что у нее гостят дальние родственники, не прошла. Новая работница намекнула, что готова выдать "дальних родственников" гестапо.

И вновь — кочевье… На этот раз семью Кенигсвайн приютил офицер польской армии Феликс Цивинский. Моше рассказывает, что у Феликса была квартира, где он жил со своей семьей, и еще у него была "кавалерка". Так на польском языке называлась квартира для тайных романтических свиданий. В этой "кавалерке" в разные годы войны Феликс укрывал 20 евреев. Для этой цели в районе окна была двойная стена с узким убежищем.

Из рассказов матери Моше понял, что и к женщинам, скрывающимся от немецкого преследования, у Феликса был свой интерес. Он пользовался их безвыходным положением. Регина остановила его "ухаживания" и доступно объяснила, что Феликсу не стоит связываться с ее мужем, профессиональным боксером.

Спустя много лет комиссия музея "Яд ва-Шем" оказалась перед дилеммой — представлять ли Цивинского, использовавшего зависимых от него женщин, к званию праведника мира. И все же было решено присвоить ему это звание.

Но наступил день, когда Регина и Шмуэль не смогли больше прятать детей. Их просто нечем было кормить. К тому времени у Мьетека и Стефы появился братик Сташик. Молока у матери не было. Ребенок умирал от голода. И тогда малыша положили в деревянное корыто и приложили записку с вымышленным именем Станислав Поморский. Зигмунд Пьентак вынес его на улицу и спрятался.

Как и было рассчитано, его подобрали полицейские, Зигмунд вызвался быть свидетелем, и ребенка отнесли в приют для сирот. А старшие дети Мьетек и Стефа были отданы в чужие семьи. Так мальчик оказался воспитанником польской женщины Вали, у которой была дочка, сверстница Мьетека. Муж Вали погиб при бомбежке.

Моше Тирош вспоминает "тетю Валю", как добрую женщину, не делавшую различия между детьми. Во время бомбежек Валя хватала детей и бежала в бомбоубежище. А однажды прямое артиллерийское попадание разрушило их дом. Выжившие люди с трудом выбрались из-под развалин. И в хаосе Мьетек потерял свою приемную маму. Он остался один…

…Я сидела в красивом доме Моше Тироша в Кармиэле. На кухне возилась его жена Рахель. У ног уютно устроился пес Сэм. В воздухе запах весны, орехового печенья. За окном гармония галилейской природы… А перед глазами — обугленная Варшава, разрушенный дом и одинокий шестилетний еврейский мальчик. Лишенный детства, он ежедневно участвовал в единственной игре — прятках со смертью. И выиграть в том пекле почти не было шансов…

Он выиграл и выжил. В рюкзачке, который постоянно висел у него на спине, были фальшивые документы на имя Мячеслава Вишневского. Мальчик побежал к рабочим, разбирающим завалы. При этом он все время проговаривал слова католической молитвы, которой его обучили. Кто-то из рабочих показал ему, где расположен Дом сирот. И Мьетек отправился туда.

Он присоединился к пятистам голодным неухоженным детям, оставшимся без родителей. Руководил детским приютом католический священник, отец Батори. Вскоре детский дом переехал из Варшавы в один из монастырей южной Польши. Отец Батори сразу понял, что Мьетек — еврей. Так рьяно повторять слова одной и той же молитвы не мог настоящий маленький католик.

Он велел мальчику во время купания не снимать трусов, объясняя это тем, что у него на теле раны. Но однажды дети сорвали с него нижнее белье и открыли его секрет. "Если в мире есть ад, — вспоминает Моше Тирош, — то в том детском доме я жил в аду".

Дети долгое время издевались над мальчиком и били его. Он был для них мишенью для вымещения всех бед. Пока не вмешался отец Батори, который покровительствовал ребенку. Он нашел обыкновенные, но очень гуманные слова, и смог объяснить озлобленным польским ребятишкам, что их миссия состоит не в преследовании Мьетека, а в его защите. Мальчика оставили в покое. Он пытался выжить, как все.

В программу выживания детдомовских детей входила кража еды для свиней. На территории монастыря располагалась немецкая часть, и для ее обеспечения выращивали свиней. Свиньям варили похлебку из картофельной кожуры и добавляли корки хлеба. Детям же давали пять кусков отваренной в воде брюквы. Так что пища для свиней манила вечно голодных детей.

К концу оккупации в детском доме из пятисот ребят останутся в живых меньше половины. Отец Батори единственный получал паек из немецкой столовой. Моше вспоминает, что он часто вызывал его к себе, чтобы мальчик убрал за ним посуду. На самом деле, таким образом он мог поделиться едой с Мьетеком, чтобы поддержать его.

А перед рождеством 1944 года в монастырь пришла бездетная пара из соседней деревни. Они искали ребенка для усыновления. Отец Батори велел всем детям подготовиться самым лучшим образом. Моше смеется, ведь готовить было особенно нечего. Все дружно пальцами пригладили волосы. Вот и вся подготовка. Муж и жена прошли мимо шеренги детей, долго смотрели на каждого из них, и… выбрали Мьетека.

Моше помнит, как нахмурился отец Батори. Он сказал, что это болезненный мальчик и посоветовал выбрать другого. Но селяне настаивали на своем выборе, им приглянулся Мьетек. Отец Батори пробормотал что-то, но согласился.

Большего счастья маленький Мьетек не мог себе представить. Его посадили в телегу и отвезли в деревню. Его накормили вкусной едой, и новая мама нагрела воду, чтобы купать его. Все тело мальчика было покрыто вшами, которые разъедали раны. Раны кровоточили. Женщина мыла его и плакала. Наконец она собралась помыть его интимные части тела и заметила, что мальчик прикрывает их. Она решила, что ребенок стесняется, и силой оторвала его ручки…. И вздрогнула. Она ничего не сказала мальчику. После купания его уложили спать в теплую постель, о существовании которой Мьетек уже не помнил.

Ночью женщина пошила ему одежду из старого одеяла, и… мальчика вернули в детдом. С тех пор прошли десятки лет, но свое состояние Моше не может забыть до сих пор. Ужас потери, крушение всех надежд. Он уже верил, что нашел дом, семью. Он готов был целовать руки своим новым родителям. Но пока Мьетек делил между ребятами сваренные из сахара самодельные конфеты, которые ему дала женщина, ее муж взял другого ребенка и уехал.

"Я бежал по снегу по следам телеги и плакал, пока были силы, — рассказывает Моше, — я не верил, что это случилось со мной. Потом вернулся в монастырь". Ночью у него украли новую теплую одежду, и мальчик снова был одет в ободранные вещи.

Так он и дотянул до прихода Красной Армии. Сразу после войны детский дом перевезли в Краков. Первым делом детей обследовали врачи. Из двухсот выживших ребят только двоим не требовалась госпитализация. Одним из них был Мьетек. Его отправили в приют для сирот в город Коханов. Там, спустя десять месяцев Мьетека нашла мама. Отец мальчика был командиром группы еврейских бойцов армии Польского Сопротивления.

"Я сидел спиной к двери, когда мама зашла в комнату, — рассказывает Моше, — как она узнала меня со спины, я не знаю. Она хотела меня обнять. А я отбивался и требовал, чтобы она не подходила ко мне. Кричал ей, что она Баба-Яга. Она выглядела ужасно. И я ее совсем не помнил". К тому времени Мьетек прошел католическое крещение.


Регина Кенигсвайн сразу после войны


Мама забрала его из детдома. До этого она за большие деньги вернула дочку Стефу. Женщина, у которой та была в годы войны, ни за что не хотела возвращать девочку. Затем Регина нашла младшего сына, подброшенного к детдому. Сташеку было уже три года, он еще не ходил и не разговаривал.


Моше (Мьетек) Кенигсвайн с матерью в послевоенной Варшаве


Семья восстановилась. Пыталась залечивать раны, нанесенные войной. Как и вся Польша, и вся Европа. У Шмуэля Кенигсвайна был талант не только к спорту, но и к бизнесу. Единственный в Польше завод по изготовлению кремов для чистки обуви был разрушен. И он организовал производственный цех, который давал немалую прибыль. Затем занялся ремонтом швейных машин "Зингер", которые были в большой цене.

Шмуэль реставрировал старые машинки и выгодно продавал их. Из Варшавы, где семья Кенигсвайн вновь поселилась после войны, они переехали в город Джерджонив. И там Шмуэль открыл цех по изготовлению мороженого, столярную мастерскую и кожевенный завод. Кроме того, он был тренером-консультантом по боксу в польской полиции. В 1946 году у Шмуэля и Регины родилась дочь Рахель, а в 1948 году — сын Леон (Арье).


Регина и Шмуэль


Казалось, что беды позади, что большое и редкое счастье улыбнулось их семье. Пройти мясорубку войны, уцелеть, найти своих детей, вернуть экономическую независимость. Чего можно было желать еще.… Но беда пришла неожиданно. В июне 1948 года Шмуэль Кенигсвайн умер от разрыва сердца. Ему был только сорок один год. Так Регина в тридцать четыре года осталась вдовой с пятью маленькими детьми.

Совершенно не готовая к свалившимся на нее проблемам, она не смогла удержать ни один бизнес мужа. К тому времени в Польше началась активная национализация частного бизнеса. Снова наступили тяжелые времена. Настолько тяжелые, что Регина не смогла обеспечивать детей.

Рассчитывать было не на кого. Все бабушки и дедушки, братья и сестры погибли во время войны. Регина устроилась работать на радиозавод. На крошечную зарплату она могла содержать только двоих детей. Поэтому два старших сына и дочь были отправлены в интернат. Так Мьетек вновь оказался вдали от дома и должен был бороться за свое выживание. В 1951 году, когда ему исполнилось 14 лет, дирекция интерната решила отправить его в профтехучилище изучать профессию столяра.

Но столярное дело не интересовало мальчика. Он уже тогда увлекся электроникой. Смог выдержать конкурс и поступить в техникум. Техникум находился в соседнем городе, общежития при нем не было. Поэтому каждый день Мьетек вставал в пять утра и первой электричкой добирался на занятия. Ни завтракать, ни ужинать в интернате он не успевал.

"Иногда, — рассказывает Моше, — я ходил голодным целый день. А денег на еду у меня не было. Я договорился помогать хозяину продуктовой лавки, за это получал у него бутерброд. А со временем, видя, как я стараюсь, он начал платить мне маленькое жалованье. Все это я делал в перерывах между занятиями. Вы знаете, что я купил на первую получку? Шоколад для младшей сестры и брата, которые были со мной в интернате. Я знал, как они мечтают о нем".


Моше Тирош (Кенигсвайн) в молодости


В 1953 году он написал письмо матери. Рассказал о жизни в интернате и предупредил, что ей лучше забрать детей оттуда, несмотря на все ее материальные трудности. Мьетеку было шестнадцать лет. Ребята вернулись домой, и там мальчик уже закончил техникум. Еще до устройства на работу он занимался починкой радиоточек у соседей и помогал матери содержать младших детей.


А в 1957 году они собрались в Израиль. Это была вторая попытка семьи Кенигсвайн репатриироваться. Еще в 1947 году, когда был жив Шмуэль, он хотел реализовать планы своего отца Ицхака-Меира, мечтавшего о Палестине и умершего в Варшавском гетто.

Родители с детьми добрались до границы с Чехией, оттуда взяли билеты на поезд до Вены. Цель их была попасть в Италию, где формировались нелегальные группы для перевозки в Израиль. Но в венском поезде австрийские полицейские арестовали их за нелегальный проезд, и Шмуэль с Региной и детьми оказались в лагере для нелегальных беженцев в Австрии. Это были времена, когда Британия отчаянно сопротивлялась репатриации евреев в Израиль. У семьи Кенигсвайн не было выбора. Они вернулись в Польшу.


Лагерь для нелегальных еврейских беженцев в Австрии 1947 год


И лишь спустя десять лет дети смогли воплотить в жизнь мечту отца и деда. Тогда уже главой семьи был двадцатилетний Мьетек. Пароход с символическим названием "Арца" (на Родину) прибыл в Акко. Стоял месяц июнь. Семью Кенигсвайн высадили на пустыре около большой коробки из жести. Так выглядел их будущий дом. Температура, в нем доходила до 50 градусов жары. Но у юноши был богатый опыт выживания в экстремальных условиях. Через дорогу от жестяных коробок был построен ряд небольших, но нормальных домов.

Работник Сохнута, сопровождающий семью, коротко сказал: "Это не для вас". Большинство растерянных новых репатриантов удовлетворялись этим ответом и селились в жестяных домиках. Но не Мьетек. Он побежал в центр Акко, нашел муниципалитет и по размеру таблички на двери безошибочно определил дверь мэра города.

Было ли это наивностью, смелостью или дерзостью? Сегодня Моше Тирош смеется над своим поступком. А тогда, не владея ивритом, он просто руководствовался все тем же инстинктом выживания. А мэр города знал польский язык и выслушал юношу. И даже поехал с ним на территорию караванного городка. И семья Кенигсвайн получила маленький, но более пригодный для жилья домик. В его 32 метра вместились шесть железных кроватей. И началась абсорбция…


Практически на следующий день Моше устроился на работу по специальности. Польский язык на первых порах благополучно заменял иврит. Затем была армия, в которой он прослужил больше двадцати лет и вышел в отставку в чине майора.

В 1963 году он женился на Рахели, и они стали одними из первых жителей только появившегося на карте города Кармиэля. Там у них родились дочь Ирис, сыновья Рам и Ори.

Моше помог найти матери работу, а также устроить ее личную жизнь. В 1958 году он познакомил ее с Юзефом Цаудером, бывшим жителем польского города Белостока. Они прожили вместе долгие годы. Регина умерла в 2001 году в возрасте 87 лет.

Все эти годы семья Кенигсвайн поддерживала отношения со своим главным спасителем — Зигмундом Пьентаком. Он дважды приезжал в Израиль. В музее "Яд ва-Шем" есть дерево, посаженное им как праведником мира. Это почетное звание в разные годы получили Ян Забинский и Феликс Цивинский.

Сам Моше, как переживший Катастрофу, имел право на психологическую помощь организации "Амха". Молодая женщина–специалист стала расспрашивать его о прошлом, чтобы помочь справиться с наболевшими проблемами. Она слушала его рассказы о детстве и вдруг расплакалась. Моше начал ее успокаивать. "Тебе не нужна психологическая поддержка, — сказала женщина, — ты сильный человек".


Моше Тирош в кругу детей и внуков


"Кенигсвайн" обозначает на языке идиш "королевское вино". Моше поменял аристократичную, но сложную фамилию на звонкую "сабровскую" — "Тирош" — и заодно "помолодел". Тирош переводится с иврита как "молодое вино".

Когда Моше исполнилось семьдесят лет, в поселении Канаф, где живет его дочка Ирис, собралась вся большая семья Кенигсвайн. Братья и сестры, их дети, внуки, друзья. На именинном торте горели семьдесят свечей. Пятьдесят шесть членов семьи Моше Тироша праздновали день рождения человека, которому судьба еще в детстве подарила победу Жизни над Смертью.

authorАвтор: Лина Городецкая

израильская журналистка
comments powered by HyperComments