Мой недавний визит на Гетеборгскую книжную ярмарку в Швеции начался нервно. За несколько недель до моего приезда в этот мирный городок (гордое пристанище самого большого парка развлечений на территории Северной Европы) местный таблоид опубликовал статью, которая обвиняла Израиль в похищении внутренних органов палестинцев, убитых ЦАХАЛом. Автору удалось совершить впечатляющий квантовый скачок в области логики: он связал недоказанные обвинения подобного рода, выдвигавшиеся против израильской армии в начале 1990-х годов, с историей нью-йоркского рабби, торговавшего человеческими органами в 2009-м, — как если бы зазор в десять с лишним лет и несколько тысяч миль был совершенно незначительным пустяком. Единственное, чего статье не хватало, — это рецепт мацы с кровью христианских младенцев.

Этот абсурдный репортаж вызвал не менее абсурдную реакцию израильского правительства, потребовавшего у премьер-министра Швеции извинений за публикацию. Шведы, естественно, отказались, ссылаясь на свободу слова — даже если в данном конкретном случае речь идет о прессе не лучшего качества. Израиль немедленно применил оружие массового поражения, приберегаемое специально для столкновений подобного масштаба: покупательский бойкот IKEA.

В эпицентре этой удушливой политической бури оказался ваш покорный слуга, встречающий Рош-а-Шана среди своих благовоспитанных шведских читателей: они горячо благодарили его за рассказы, но при этом зорко следили, чтобы писатель, раздавая автографы, не воспользовался моментом и не утащил у них почку-другую.

Но главная шведская драма разыгралась в тот момент, когда я осознал, что рискую не попасть в Израиль до Йом-Кипура. В последние годы мне не раз доводилось проводить праздничные дни за пределами родины, и, хоть я и демонстрировал окружающим кислую страдальческую мину, должен признаться, что испытываю некоторое облегчение, если День независимости проходит без воздушного парада и самолетов ВВС, носящихся прямо над моей головой, а Шавуот — без тетушек и дядюшек, обиженных моим отказом прийти к ним на праздничный ужин. Но я всегда делал все возможное, чтобы оказаться в Израиле на Йом-Кипур. Каждый год, всю жизнь.

В тот вечер, когда проблема с моим обратным рейсом разрешилась благодаря ловкому турагенту приглашающей стороны, я позвал всех отметить наш общий успех в местном ресторане, почему-то называвшемся “Краков” и, конечно, славившемся роскошным выбором чешского пива. “Теперь, когда все устроилось, ты, может быть, наконец объяснишь нам, что такого особенного в этом чертовом празднике?” — спросил мой молодой шведский издатель. В результате я обнаружил, что пытаюсь с полным животом холодного картофельного салата и бочкового пива объяснить нескольким полупьяным шведским книгочеям, как устроен Йом-Кипур.

Шведы завороженно слушали. День, когда люди не пользуются никакими моторными средствами, не носят с собой кошельки, все магазины закрыты, нет телепередач и даже сайты не обновляются, казался им новаторской концепцией в духе Наоми Кляйн, а не древним еврейским праздником. Тот факт, что в этот день вы должны просить у всех прощения и производить моральный переучет, добавил к антиконсьюмеристской ауре праздника приятный оттенок шестидесятнического хипповства. А фишка про пост выглядела чем-то вроде экстремального варианта низкоуглеводной диеты, которую они расписывали мне в самых светлых красках утром того же дня.

В результате я начал вечер с попытки объяснить на ломаном английском суть древнего иудейского ритуала, а закончил пиаром самого крутого и желанного праздника во вселенной, эдакого айфона в мире праздников.

К этому моменту восхищенных шведов уже снедала зависть ко мне, родившемуся в лоне такой замечательной религии. Их взгляды метались по ресторану, словно выискивая среди посетителей моэля, чтобы оттяпать себе хороший кусочек иудаизма. Двадцатью шестью часами позже мы с женой прогуливались по центральной полосе одной из самых загруженных тель-авивских магистралей, а наш маленький сын ехал за нами на трехколесном велосипеде. Птички чирикали свои утренние песенки. Вся моя взрослая жизнь прошла на этой улице, но только в Йом-Кипур мне удавалось услышать здешних птиц.

— Папа, — спросил мой сын, пыхтя и вращая педалями, — правда, завтра тоже Йом-Кипур?
— Нет, — сказал я, — завтра обычный день.

Он разревелся. Я стоял посреди улицы и смотрел, как он плачет.

— Ну же, — прошептала жена, — скажи ему что-нибудь.
— Что тут скажешь, милая? — прошептал я. — Мальчик прав.

Источник: "Booknik"

Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта