Сегодня десять лет, как я впервые ступила на землю Израиля.

Я никогда не принадлежала к числу своих сверстников, проинформированных о собственном еврействе лишь в середине жизни или же в позднем отрочестве непосредственно на пороге Сохнута всемогущего. От меня не скрывали, кто я и откуда. Не понимаю, как это, в принципе, возможно там, где водятся еврейские имена, фамилии, кухня, укоры на идиш (что бы ребенок ни о чем не догадался) и прочие несмываемые детали биографии.

О существовании государства Израиль я знала с самого раннего возраста, так же, как и о том, что упоминание о нем вне дома может навлечь большие неприятности на всех членов семьи. В конце 80-х мы жили в самом центре Кишинева, недалеко от железнодорожного вокзала и близкие люди, только что проводившие других близких навсегда, прямо с перрона приходили к нам горевать о тех, которые "уезжают как умирают, ведь туда даже письма не напишешь". Потом писать разрешили и даже читать, но, все-таки, прилетев первый раз и увидев в аэропорту бюст Давида Бен Гуриона, я приняла его за Бетховена (в основном по причине пышной шевелюры) и очень удивилась. К самолету подогнали трап, чтоб я сразу вдохнула неповторимый воздух Тель-Авива, где аромат круглогодичного цветения плавится в запахе раскаленного асфальта. Но дышится очень легко. Человек в погонах на паспортном контроле сурово осведомился, к кому приехала. Я продекламировала вызубренный текст. Он спросил: "Еврейка?..." . Я ответила: "Есть сомнения?...". Парень засмеялся и отдал паспорт, произнеся неведомое мне слово "беседер".

Я выкатила красный чемодан к встречающим и в этот же самый момент с улицы влетела, именно влетела, а не вошла, драгоценная мамина подруга. У нее было лицо человека, который мчится выносить единственного ребенка из горящего здания: она очень волновалась, вдруг, мы не узнаем друг друга спустя двадцать лет. Мы узнали сразу, но и сейчас, когда я приезжаю к ним на выходные, она всегда в тревоге: не случился ли со мной голодный обморок за время двухчасового путешествия из Хайфы в Ашдод.

Эта дивная пара коренных кишиневцев великодушно терпели меня три недели: кормили круглосуточно в усиленном режиме, отвозили на экскурсии в пять утра, а в десять вечера забирали спать, оглушенную впечатлениями, организовывали мой досуг, прививали любовь к стране и лечили всем семейством, когда я разболелась, как это часто бывает с туристами, впервые попавшими в наш райский климат.

Я давно дружу с ними обоими самостоятельно: люблю наследовать друзей. С первого взгляда я страну не поняла. И было совершенно не ясно, как же мне жить тут, если придется. Хотя все утверждали, что я такая, (не уточняли какая), но именно такая, что мне как раз сюда! Люди вокруг поразили жизнелюбием и неиссякаемой надеждой на лучшее. Восхитила мощь государства, возведенного среди врагов и песков, при нулевых природных ресурсах и с такими же шансами на успех, перенесшего столько потерь и ни одного поражения.

Такое невозможно осознать за месяц, я и сейчас не вполне понимаю феномен израильского чуда. Удивляло, почему перед днем Независимости два дня поминальных сирен, зачем останавливать жизнь? Израильтяне выскакивают из машин посреди трассы, поднимаются на минуту дома с кушеток и просто стоят молча глядя перед собой, пока звучит сирена. Что им это дает?...

Естественно, я тоже вставала, без эмоций, просто из уважения к окружающим. Сегодня мне ясно, что в такие моменты человек ощущает себя не просто обладателем сильного паспорта, а частью народа. И это обусловлено вовсе не национальной принадлежностью, а обретением личной доли в общих печалях и чаяниях.

Пустыня меня отвратила навсегда, Красное море разочаровало опасным дном, а Мертвое испугало безысходностью. В Тель-Авиве я увидела... Тель-Авив, всегда разный, неуловимый для описания. В Иерусалиме ничего не почувствовала, хотя очень хотелось и понять, и поверить, но этого не случилось. А вот Хайфа приглянулась сразу. Нас высадили из автобуса на проспекте все того же Бен Гуриона ранним утром. Это улица считается центром старого города, его осью. Она расположена в немецкой колонии, построенной в 19-ом веке совсем другими немцами, христианами-темплерами, когда ничто не предвещало, что их потомки откроют филиал гитлерюргенда в британской Хайфе. Улица берет начало от порта и упирается в нижние ворота Бахайских садов, отсюда хорошо видно море, а застройка существенно отличается от остального города. Я наблюдала за утренними пешеходами и думала: ну неужели можно каждый день идти по такой необычной улице просто по делам?... Последующие годы мой путь неизменно пролегал именно по ней: сначала в ульпан, потом на работу. Он бывал всяким: и радостным, и пропащим, и просто маршрутом. Когда я первые оказалась на этой улице, о реалиях мне было известно лишь то, что они существуют.

Израиль лихо внес необходимые уточнения, дополнения и коррективы, он вообще беспощадный редактор. А я, воспитанная строгой бабушкой, редактором Советской Молдавской энциклопедии, ко всем редакторам с детства слабость питаю и привыкла коротать с ними времена.