Война - это мир!
Правду говорить, как известно, легко и приятно. Тем не менее, ложь воспринимается куда легче и приятнее. Три года назад одни пообещали жителям Сдерота и Ашкелона мир и процветание, другие - продолжение противостояния.- Наши дети не будут больше гибнуть в болоте Газы, потому что наступит мир, - сказали одни.
- Нам предстоит тяжелая и упорная борьба за место под солнцем, - сказали другие.
- А если они только сунутся, мы размажем их по стенке, ковровыми бомбардировками, потому что тогда будет можно, - воодушевленно пообещали одни.- У нас нет выхода, кроме упорного сопротивления, - обреченно разъясняли другие.И жители Сдерот и Ашкелона, а с ними вместе жители Ашдода, Беэр-Шевы, Тель-Авива и Хайфы выбрали те слова, которые звучали слаще и радостнее, они, ведь, несли надежду.И действительно, в болоте Газы больше не гибнут наши дети, если, конечно, не считать пленного Шалита. Теперь наши дети гибнут в Сдероте и Ашкелоне.
Я сочувствую моим южным согражданам, но я был бы не искренним, если бы не напомнил им события примерно трехлетней давности. Когда раздавленных, преданных и униженных нас как щенят вышвырнули на центральной автобусной станции Ашкелона. Скорбно торжественные лица полицейских лучились плохо скрываемой радостью победы над нами. Радостью, которую не могла скрыть даже лицемерная маска сочувствия, наспех прилепленная на их самодовольные физиономии.Жители Ашкелона вместе с другими жителями страны следили за драмой у голубых экранов с кружкой охлажденного пива, пакетиком орешков и платком для промакивания ритуальных слез.Вместе с другими жителями страны они твердо знали, что трагедия десяти тысяч изгнанников оправданна наступлением эпохи мира и благоденствия. Они не вышли на улицу и не перегородили трассу, по которой шла депортация. А ведь для этого хватило бы даже каждого сотого из них... Они поверили обещаниям. В ложь, ведь, поверить было куда приятнее и легче.И даже теперь, многие продолжают повторять: "Но иначе было бы еще хуже!" Что было бы хуже, если бы на месте, откуда сегодня расстреливают Ашкелон, стояло бы поселение Дугит, сказать, правда, никто не может.Теперь обстрелы наших городов вслед за регулярными взрывами в кафе и автобусах стали восприниматься как некое стихийное бедствие. Нечто, что происходит по независящим от нас причинам, то, что нельзя предотвратить и с чем невозможно бороться. Можно лишь тяжело вздохнуть, пожалев тех несчастных, на кого в этот выпал жребий, и поскорее забыть...И в этом усталом равнодушии есть что-то, пока, слава Богу, лишь самая малость, от той самой обреченной покорности, с которой европейское еврейство шагало шестьдесят лет назад в газовые камеры, приготовленные заботливыми аккуратными бюргерами. И если кому то кажется не понятным, как такое могло произойти, то стоит лишь просто оглядеться вокруг или посмотреть в зеркало...
- Нам предстоит тяжелая и упорная борьба за место под солнцем, - сказали другие.
- А если они только сунутся, мы размажем их по стенке, ковровыми бомбардировками, потому что тогда будет можно, - воодушевленно пообещали одни.- У нас нет выхода, кроме упорного сопротивления, - обреченно разъясняли другие.И жители Сдерот и Ашкелона, а с ними вместе жители Ашдода, Беэр-Шевы, Тель-Авива и Хайфы выбрали те слова, которые звучали слаще и радостнее, они, ведь, несли надежду.И действительно, в болоте Газы больше не гибнут наши дети, если, конечно, не считать пленного Шалита. Теперь наши дети гибнут в Сдероте и Ашкелоне.
Я сочувствую моим южным согражданам, но я был бы не искренним, если бы не напомнил им события примерно трехлетней давности. Когда раздавленных, преданных и униженных нас как щенят вышвырнули на центральной автобусной станции Ашкелона. Скорбно торжественные лица полицейских лучились плохо скрываемой радостью победы над нами. Радостью, которую не могла скрыть даже лицемерная маска сочувствия, наспех прилепленная на их самодовольные физиономии.Жители Ашкелона вместе с другими жителями страны следили за драмой у голубых экранов с кружкой охлажденного пива, пакетиком орешков и платком для промакивания ритуальных слез.Вместе с другими жителями страны они твердо знали, что трагедия десяти тысяч изгнанников оправданна наступлением эпохи мира и благоденствия. Они не вышли на улицу и не перегородили трассу, по которой шла депортация. А ведь для этого хватило бы даже каждого сотого из них... Они поверили обещаниям. В ложь, ведь, поверить было куда приятнее и легче.И даже теперь, многие продолжают повторять: "Но иначе было бы еще хуже!" Что было бы хуже, если бы на месте, откуда сегодня расстреливают Ашкелон, стояло бы поселение Дугит, сказать, правда, никто не может.Теперь обстрелы наших городов вслед за регулярными взрывами в кафе и автобусах стали восприниматься как некое стихийное бедствие. Нечто, что происходит по независящим от нас причинам, то, что нельзя предотвратить и с чем невозможно бороться. Можно лишь тяжело вздохнуть, пожалев тех несчастных, на кого в этот выпал жребий, и поскорее забыть...И в этом усталом равнодушии есть что-то, пока, слава Богу, лишь самая малость, от той самой обреченной покорности, с которой европейское еврейство шагало шестьдесят лет назад в газовые камеры, приготовленные заботливыми аккуратными бюргерами. И если кому то кажется не понятным, как такое могло произойти, то стоит лишь просто оглядеться вокруг или посмотреть в зеркало...