Еврейские иммигранты из Германии, про которых говорили, что они страдают замедленным восприятием, очень быстро начали оказывать сильнейшее влияние на израильскую культуру. Излишне говорить, что свойственная им тяга к эстетике, абсолютной чистоте, вежливости не всегда отличали местных соплеменников.На лестничной площадке, прямо напротив нашей двери, жила семья Керен. Это были первые "йеким", которые мне встретились. Для тех, кто не в курсе, на всякий случай поясняю: "йеким" - это немецкие евреи, которые прибыли в Палестину, после того как в Германии к власти пришел Гитлер. Существуют две версии происхождения самого слова:1. От немецкого "jacke", что означает пиджак. Немецкие евреи появлялись на публике, одетые в деловые костюмы, и мужчины были в пиджаках, несмотря на летнюю жару. (Кроме того, они всегда были при галстуках - вещь для Израиля невиданная.)2. Аббревиатура, сложившаяся из трех букв на иврите "Евреи, медленно понимающие".Странно, не правда ли? Хорошо образованные, европейски просвещенные люди - и вдруг "медленно понимающие", иными словами "глупые"?Между тем отношение к германским евреям отнюдь не было проявлением злобы, скорее причиной пренебрежительного отношения была израильская "хуцпа", то бишь нахальство. Вежливым и воспитанным немецким евреям не хватало быстроты реакции и острого язычка, свойственного выходцам из Восточной Европы. Тем не менее вновь прибывшие отнюдь не страдали медлительностью. Они действительно испытывали проблемы с освоением нового языка и манеры поведения местных. Так кличка приклеилась к ним, да и осталась на десятилетия, несмотря на то, что очень скоро "йеким" стали демонстрировать свое влияние в различных областях израильской жизни. Подход немецких архитекторов и внедрение стиля баухауз, сопровождавшееся бурными дискуссиями, изменило в итоге облик Тель-Авива. В городах появились маленькие кафе, и по улицам поплыл аромат кофе.Иммигранты прислушивались к советам, которые выдавали им газеты, выходившие на немецком языке: прежде всего не говорить по-немецки на улице. Не носить носков вместе с сандалиями и не мыть овощи и фрукты с мылом. Наша улица Бен-Иегуды вскоре приобрела прозвище Бен-Иегуда-штрассе, поскольку здесь поселилось много выходцев из Германии; кроме того, они открыли здесь свои магазинчики. (Поныне, я думаю, улица сохраняет своеобразие благодаря немецким евреям, поселившимся здесь еще в 30-е.)Семья Керен проживала в квартире, имевшей такую же планировку, как и наша. Но, попав туда впервые шестилетней девочкой, я ощутила, что никогда раньше ничего подобного не видела. Там были картины, ковры и огромный рояль, занимавший половину комнаты. Члены этой семьи оказали на меня огромное влияние. Во-первых, моя ровесница Хавале. Я была поражена, увидев на стене ее портрет. Во-вторых, ее бабушка, которая говорила только по-немецки и к ужину готовила крохотные бутерброды на тонких ломтиках хлеба, покрывая их всякими деликатесами. Летом она водила нас на пляж, в руках у нее была неизменная корзинка, в которой лежали бутерброды и термос с какао. Мы купались в море неподалеку от холма, где находилось старое мусульманское кладбище. (Сегодня это район, где расположена гостиница Hilton.) Именно от бабушки Хавале я впервые услышала сказки братьев Гримм, она же рассказывала нам о приключениях Макса и Морица. Разница между моим восточноевропейским воспитанием и правилами, существовавшими в семье Керен, очень четко проявилась в одной ситуации.Моим родителям потребовалось уехать из дома, и они оставили меня на попечении семейства Керен, предупредив, что я должна быть образцово-послушной девочкой и вести себя хорошо при любых обстоятельствах. Я искренне старалась. Как на грех, в этот день к ужину подали не привычные бутерброды, а большую миску тушеной квашеной капусты. Я никогда прежде этого не ела, но с первого мгновенья поняла, что ненавижу это блюдо. Я не могла сказать соседям, что не буду его есть, поскольку обязалась быть хорошей девочкой, но должна была что-то придумать, чтобы избавиться от капусты. Поэтому я стала брать ее из тарелки небольшими порциями и тихонько бросать под стол. Так вскоре моя тарелка оказалась пуста. Прошло какое-то время, и я начала забывать об эпизоде с капустой. Когда вдруг неожиданно моя собственная мама поставила передо мной блюдо с такой же капустой и сказала, что я не выйду из-за стола, пока все не съем. Нечего и говорить о том, как я намучилась. Я покинула стол только поздно ночью...Но это был не единственный конфликт, возникший у меня с "йеким". Когда мне было 11 или 12 лет, девочка из класса, тоже из семьи немецких иммигрантов, пригласила меня в гости на свой день рождения. Я была удивлена приглашением, прежде всего потому, что обычно дети иммигрантов старались избежать дружбы с сабрами. Кроме того, в нашей среде никогда не устраивали праздники по случаю дней рождений. В моем доме не было принято считать года и устраивать по этому поводу праздники. Тем не менее моя мама дала мне деньги на покупку подарка, но я решила... их не тратить. Я никогда не получала подарков сама и не считала необходимым преподносить их кому-либо. С пустыми руками я поднялась в квартиру. Меня поразил запах кофе. Первое, что я увидела, войдя внутрь, были дети, сидевшие за столом, покрытым белой скатертью, и поглощавшие замечательные пирожные. Перед каждым ребенком стояла чашечка кофе. Тогда я попробовала этот напиток впервые. Потом наступило время, когда именинница открывала подарки и благодарила гостей. От стыда я забралась под стол. Долгие годы потом меня мучил этот стыд за то, что я пришла без подарка...
Но самая важная семья "йеким" из моего детства - это семья доктора Вальтера Кана. Он был не только замечательным специалистом, но и очень эрудированным человеком, знатоком во многих областях. В своем офисе он держал библиотеку с книгами на разных языках. К нему на прием приходили даже саудовские шейхи, пациенты из Трансиордании и Египта. Он и внешне отличался от всех местных мужчин, которые прогуливались по улицам в шортах и сандалиях. Доктор был всегда тщательно одет. Моя мама полностью доверяла его мнению. И даже его плохой иврит не мог пошатнуть его авторитет.

Другая группа немецких иммигрантов, с которыми я была знакома, были владельцы кафе "Битан" на улице Дизенгоф. После нескольких попыток выучить иврит с помощью разных преподавателей, они приняли решение отказаться от этой затеи и говорили только на немецком, игнорируя недружелюбные взгляды окружающих. Но благодаря им тель-авивские магазинчики стали значительно чище: их владельцы пытались подражать образцовому порядку, который царил в заведениях "йеке". Преданной клиенткой кафе "Битан" была оперная певица Инна, которая любила здесь петь. Любовь к музыке тоже была одним из свойств немецких иммигрантов, быстро завоевавших популярность у израильтян. Кстати, муж Инны - Зигмунд, ученый, преподававший в германском университете биологию, в Израиле стал водителем грузовика и выполнял свою работу без единого слова жалобы. Однажды вечером у кинотеатра "Муграби" я увидела одного из наших соседей в белом поварском наряде. Оказалось, группа безработных немецких актеров получила специальную лицензию на право продавать "хот-доги" во время представлений на улицах.Браха Шток,Перевод Виктории МартыновойПолный дайджест материалов Jerusalem Post читайте в газете "Новости недели"