Третий год миновал со дня завершения Второй Ливанской войны. Продолжаем вспоминать июль-август 2006 года (начало читайте здесь!).

Соседями этой пожилой четы была семья с детьми, и они друг на друга не жаловались. Но вообще-то, вынужденное соседство случайных людей с разными привычками - оборотная сторона любой войны. И не со всеми, ох, не со всеми из людей, встреченных в этот период, захотим мы продолжить знакомство, когда все закончится:Например, этого бородатого человека в кипе в кадр с этой "русской" семьей никто не звал. Он сам присоседился. Этот снимок был сделан в Ашдоде, где беженцы разместились в школе. А следующий - в палаточном городке на 6000 беженцев, который за свой счет разбил на берегу моря, в парке "Ницаним" между Ашдодом и Ашкелоном "русский" олигарх Аркадий Гайдамак:

Мне почему-то хотелось назвать каждую из таких палаток - "цех номер один" по восстановлению душевного здоровья у людей, прибывших с Севера, "цех номер два", и так далее. С "восстановлением", как и с поддержанием порядка (если уж вспоминать, то все) там потом возникли проблемы; ведь в "Гайдамак-таун" могли приехать все, кто хотел. Но в первые недели войны это еще не было так очевидно. А вот эту группу детей беженцев с Севера я сфотографировал в еврейской части Хеврона:
Девочки спокойно играли, не оглядываясь ни на солдат у пещеры Махпела, ни на группу арабов, у которых эти солдаты только что проверили документы. "У нас тут не Хайфа, у нас детям бояться нечего", - заверил меня ответственный за прием беженцев, (между прочим, им оказался не кто иной, как Барух Марзель), и я вынужден был с ним согласиться. Страшно в том или ином месте или нет - хорошо проверять по детям. Мы, евреи, любим отстаивать принципы, но детей своих мы любим все-таки больше. Громада 150-тысячного арабского Хеврона нависала над нами со всех сторон, но родители спокойно отпустили этих детей гулять. Как же так? Склоны Хевронского нагорья ничуть не менее удобны, чем горы Ливана, чтобы обстреливать небольшой еврейский квартал. Разница в одном. Из Ливана в 2000 году евреи с позором ушли. А в Хевроне еврейское присутствие не прерывалось. Еврейское присутствие в таких проблемных местах важно не одним только религиозным сионистам, это - фактор безопасности для всех. Или нам, евреям, вновь все время куда-то бежать. Или - надо держать под контролем ситуацию в любой точке, откуда к нам может прилететь ракета или камень, а третьего не дано, - это показала Ливанская война. Хеврон, Ницаним, Ашдод - лишь часть тех мест, где довелось видеть и фотографировать беженцев с Севера. Беженцев принимала вся страна. Такого массового перемещения людей Израиль еще не знал в своей новейшей истории. Это было новым для всех явлением, и никто заранее не мог сказать, как страна справится с этой задачей. И страна этот экзамен с треском провалила, - если под словом "страна" понимать государственные тыловые структуры, оказавшиеся в дни войны в полной растерянности. И тот же самый экзамен страна выдержала блестяще, если иметь в виду результат: все, кто хотел уехать - уехали, все, кто остался - получали помощь. Загадки здесь никакой нет: все знают, что Ливанская война породила мощнейшее движение добровольцев в помощь Северу. Подумав, я решил не писать здесь о них, а посвятить этой теме отдельный репортаж; слишком она серьезная и важная. А мы вернемся в опустевшую Кирьят-Шмону:

Часть металлической трубы, из которой делают "катюшу", расщепило взрывом, как морскую звезду: я бы мимо прошел и не понял бы, что это за мятая железяка. Удивительно, что в тех людях, которые собрались к месту взрыва, я не заметил особого страха. Это можно объяснить привычкой; тем, что люди "перегорели"; тем, что неотличимость по звуку выстрелов нашей артиллерии и разрывов "катюш" - препятствует формированию рефлекса страха. Это можно объяснить и тем, что "заряд безмятежности", полученный нами в "предвоенной" жизни, так велик, но даже здесь в промежутке между обстрелами - приходится заставлять себя верить в реальность обстрелов... Можно объяснить это тем, что произошло "вымывание" самых пугливых в эвакуацию. И все-таки мне показалось, что у тех людей, кто продержался здесь месяц, в психике какой-то надлом, какие-то свои отношения с реальностью, есть обида на нее, что она так вдруг изменилась, а им никто ничего не сказал. Так или иначе, страха в людях я не заметил, только любопытство. И пожарная часть, в промежутках между обстрелами, тоже выглядела безмятежно. На сушильной крестовине болтались, позвякивая, пожарные рукава. Несколько человек мыли с пеной пожарные машины. Между ними бегали собаки в ошейниках, - их тоже озорства ради иногда окатывали из шланга. Собаки были уже месяц, как бездомные - их бросили владельцы, уехавшие на юг. По Кирьят-Шмоне в августе 2006 года разгуливали сотни брошенных кошек и собак.Чуть позже мы с экипажем одной из пожарных машин сидели в Метуле, в небольшом открытом кафе (вот странно: Кирьят-Шмона мертва, а в Метуле, которая на десять километров ближе к границе, работают кафе; правда, все посетители - в военной форме). Вслушивались в непрерывный грохот разрывов (за пять дней до прекращения боевых действий, если кто помнит, "Хизбалла" увеличила свою "норму обстрела" со ста с чем-то до двухсот с чем-то "катюш" в сутки) и спорили:

- "Наша"!- Нет, это на их территории.- Спорим, "наша"? Когда у нас падает, звучит: "бум-м!", а у них так: "пх-х-х!.."- А правду говорят, - спросил владелец кафе, - что в Тель-Авиве есть люди, которые по-прежнему только и делают, что купаются, загорают и жарят шашлыки на пляже и даже, говорят, фейерверки запускают, словно ничего не произошло? Я не стал рассказывать им, что в Тель-Авиве в те дни, - увы, еще не то делалось. Не стал рассказывать об антивоенной демонстрации на перекрестке улиц Алленби и Нахалат Биньямин. Алленби, на которую привели детей, и девочки, - кто в хиджабе, кто - с Пикачу на майке, где арабы, где евреи - не поймешь, - с энтузиазмом размахивали палестинскими флагами, держа их неумело, как удилища: Чтобы справиться с огнем, потребовалось две машины воды и рукав пожарного шланга 120-метровой длины. Земля на холме еще не остыла, а камни были просто раскалены, жар от них можно было почувствовать лицом, а на крыльце желтого здания, вокруг которого мы погасили все, что могло гореть, кто-то уже разводил новый огонь, чтобы - готовить еду, слышался смех. Милуимники предлагали нам какие-то напитки. Всего было много, все всех стремились чем-нибудь угостить (а где-то в других местах, я слышал, солдаты сутками сидели без еды), и не хотелось думать о том, что было бы, если бы мы не потушили пожар, и что будет, если сюда попадет ракета...Так это все и осталось в памяти. Ощущение огромной пробудившейся мощи - и одновременно какой-то детской игры, несерьезности, необязательности того, что происходит, как будто эта мощь не верит себе сама. Ощущение чуть ли не праздника, непонятного и неуместного. И предчувствие, что за этот праздник нам придется расплачиваться. А на юге мелькали блики - как будто солнце отражается в ветровом стекле автомобиля, очень далеко. Через пару секунд воздух над головой издавал легкое шуршание - как будто пружинкой провели по бумаге, и через пять-шесть секунд: "бум-м!" Так сильно, что, как будто в нескольких метрах. Затем еще раз: "Бум-м!" И кто-то рядом прокомментировал: "красивый фейерверк"...До "мирного урегулирования" оставалось пять дней...Фото автора