"В Одессе каждый юноша, пока он не женился, хочет быть юнгой на океанском судне. Пароходы, приходящие к нам в порт, разжигают одесские наши сердца жаждой прекрасных и новых земель..." Этими словами начал Бабель в 1923 году свое предисловие к книге юных писателей-одесситов... Тогда гениальное напутствие не увидело света. К слову, и молодые писатели далеко не уплыли...

Но представьте себе, что в те же годы в Берлине в богатом еврейском доме жила девочка, которая ничего не знала об Одессе и очень мало о своем еврействе, но тоже хотела уплыть далеко и писать книги... Она мечтала просто потому, что в Берлин только что вернулась из Палестины ее тётя и рассказывала, что жизнь там интересная, хотя и очень трудная. Например, картофеля совершенно нет, но вокруг цветут апельсиновые рощи и евреи говорят на своем древнем языке...Надо сказать, тетино "вокруг" было очень точным, потому что она с мужем владела самыми большими тогда в Израиле "пардесим" около Хадеры - тысячи дунамов...Однако картошка там до сих если и родится, то очень неважная. Но девочку по имени Наоми больше всего поразил иврит - язык более древний, чем латынь, которой пытался увлечь ее отец.Наоми мечтала уехать в Палестину, и вся германская история словно мобилизовалась, чтобы "помочь" ей в этом.Еще до 1933 от неприятностей с властями получил инфаркт и умер ее отец, вся семья разлетелась по свету, а тетя (осознавшая все-таки недостатки качественной немецкой картошки) и Наоми сумели прибыть на пароходе в Израиль... И вот через семьдесят пять лет после приезда в Израиль и после полутора десятка книг, на основании которых ту девочку Наоми называли и "первой леди" израильской литературы, и "вторым писателем на иврите после Шая Агнона", мы сидим на веранде ее дома в цветущиих предгорьях Самарии.Хорошо сидим, говорим о Толстом, о России, за Одессу, я сходу перевожу фразу Бабеля из того предисловия на иврит - и она Наоми очень нравится... Потом вместе с ней и ее биографом Ципорой Рейни соображаем на троих ответ на простой вопрос: откуда произошел писатель Наоми Френкель?Откуда пришел Агнон, всем ясно. Но из какой "шинели" вышла Френкель, которая много лет жила в кибуце, потом служила в ЦАХАЛе (она майор одного из невидимых и до сегодняшнего дня засекреченных наших фронтов!) и романы которой об абсурде кибуцной жизни издавались рекордными для Израиля тиражами в 60-е и в 70-е, тиражами куда большими, чем книги Агнона!И после этого она бросает тель-авивскую жизнь, свое положение и переезжает в Хеврон - в старый Хеврон, чтобы писать "из самого сердца еврейской истории", и писать о поселенцах, которых тогда уже именовали "фанатиками" и "главным препятствием на пути к миру" (поскольку еще не изобрели сочетаний "мирный процесс" и "шалом ахшав").Как это было, недавно рассказывал Яаков Ахимеир, серьезный интеллектуал и известный телеведущий, на вечере, посвященном Наоми.- Средина семидесятых. Летний вечер. В доме у Оры Намир (в годы большой алии она станет печально известным министром), в салоне с окнами на "Кикар ха-мдина" только-только собрались гости. Ицхак Рабин с супругой, политики поменьше, писатели....И в этот момент Наоми шепнула мне: "Яаков, завтра я переезжаю в Хеврон..."...Сейчас нелегко понять, что именно совершила Наоми тогда, в период после победы 1967 года, когда среди мапайников и прочей левой элиты - невзирая на ее демократическую философию - ее почитали настоящим " гуру"... Там это было вопринято как удар ниже пояса... - говорил Ахимеир. - Это было хуже, чем вероотступничество, хуже, чем переход в католицизм или в ислам- Я не просто ушла из их идеологии или от их веры,- говорит сама Наоми,- но я вернулась к своей, к еврейской. К вере, которую они сами оставили, потому что считали ее мертвой. И я для них умерла... Нельзя сказать, что власти сидели по мне "шиву", потому что замалчивание меня длилось не семь дней и даже не семь лет. Меня перестали печатать, о переводах на иностранные языки и речи быть не могло. Но потом, конечно, начали выходить новые мои книги, и даже книги о моем творчестве.- Я в литературе из "ниоткуда", - говорит писательница. - Я не из Германии. Я люблю Толстого и люблю Рильке, и это все. И одну книгу Томаса Манна - "Буддерброки" о немцах. Манн,конечно же, благородный человек, но для того, кто знает еврейскую религиозную литературу, "Иосиф и его братья" по правде как-то мелковаты... Я не читаю по-русски, но я поняла, что человек из Одессы - он одессит на всю жизнь, что писатель, что художник... А я не из Тель-Авива, но сказать, что из Хеврона, тоже нельзя...

И тут нельзя не вернуться к Агнону и Френкель.- Мы были хорошо знакомы, - рассказывала Наоми, - мы были даже дальними родственниками. Но он не прочел ни одной моей книги. Однажды, когда я гостила у них, он сказал: "Я положил твоих "Шауль и Иоанна" у своего изголовья. Теперь непременно прочту". Но не прочел. А позже признался, что давно не читает ничего кроме Агнона...- А вы читаете что-либо? Что-то кроме Наоми Френкель?- Я и Френкель не читаю. Когда я дописала книгу, когда она отзвучала в голове, мне уже не интересно.Но я пишу новый роман, и вот это интересно... - Ваши главные романы о трагической невозможности совместить коллективизм и элементарную свободу личности. Свободу, без которой никакие идеалы долго не живут. Даже на кибуцной почве...

- Да, с почвой сложно. Недавно стали говорить: сионисты ловко выбрали для своих кибуцов самые цветущие уголки в стране, а пустыню и грязь оставили арабам... Разумеется, все наоборот. Кибуцы получили самые дешевые, самые плохие земли, болота с малярией, и превратили их в райский сад. Внешне. А внутри кибуца коллективизм постоянно порождал трагедии. Это длилось десятилетиями. И это то, что я пережила, что пережили люди вокруг меня.- Еврейский опыт соединения идеализма и нормальных человеческих чувств, он что, порождал одни трагедии? - Ну, кроме того, этот опыт создал государство. Само собой...- Ваши книги не только о любви, они также и об армии, о войне... - Ну, разумеется, эти люди создали и армию. Само собой... И я от себя добавляю еще и третье:- Кроме того, поколение, раздвоенное между социализмом и еврейством, оставило после себя большую литературу. Хотя бы потому, что оно дало Наоми Френкель.Большая удача, что для русскоязычного читателя Наоми Френкель открыл никто иной как Эфраим Баух, который выбрал, пробил и замечательно перевел два ее романа: "Ваш дядя и друг Соломон" и "Дикий цветок", вышедшие в серии "Мастера израильской прозы".Благодаря этому Наоми Френкель теперь будет жить и звучать и по-русски.