Как бы то ни было, если не главной, то самой высокой целью поездки в Грузию оставался Казбек, и несмотря на то, что для рассказа о нем я отвел последнюю статью, не будь этого заснеженного великана – не появилась бы ни одна из предыдущих. Так уж сложилось, что в выборе географии моих поездок всегда решающую роль играли форма и высота линии горизонта; другими словами, определяющим фактором при ответе на приглашение друзей присоединиться к группе было именно восхождение на Казбек – одну из самых высоких и одновременно самых популярных вершин Кавказа. Я хочу сказать, популярных среди восходителей, вынеся за скобки Лермонтова и его «великий спор» Казбека с Шат-горою. За неполную неделю, проведенную под снежными склонами горы, в приюте "Метеостанция",

мы встретили великое множество и чрезвычайное разнообразие представителей самых разных уголков – ну хорошо, не всего мира, но по крайней мере ближайших частей света. Лагерем вокруг хижины стояло несколько палаток польских альпинистов, на второй день мы познакомились с длинноногим словенцем, который шел вверх по снежному склону, напоминая размашистостью движений и скоростью конькобежца, несущегося по ледовой дорожке. Была несколько странная группа, состоявшая из москвичей и гидов-грузинов, среди которых стоит упомянуть Идриса Хергиани, племянника знаменитого Михаила Хергиани. Клиенты-москвичи были разношерстны по составу: один из мужиков манерами и одеждой производил впечатление высокооплачиваемого чиновника-начальника, непонятно с какого перепугу решившего приехать на Казбек и добросовестно купившего позавчера – по совету знающих людей – все, что на нем было надето. Очень показательной была его поза, когда он, сидя на лавочке перед входом в хижину, благосклонно позволял гидам снимать с него ботинки. Второй мужик отличался способностью разговаривать всегда, громким голосом и безапелляционным тоном; все это в сочетании с темами, на которые он вел беседы с соратниками, не внушало особого желания принять участие в разговоре. Темы у него были на первый взгляд разные, но к третьей-четвертой фразе неизменно возникал призрак хрестоматийного патриотизма, нынешних судеб России и исторической миссии россиян. Кроме этих двух личностей присутствовали еще несколько парней неопределенного возраста, возможно превышающего совершеннолетний, и две девушки – судя по разговорам и суждениям, студентки-первокурсницы, причем одна из них с совершенно княжеской и экзотической для Москвы фамилией – кажется, Багратиони.

Кроме этой компании пару дней в столовой хижины обретались два украинца из Львова, пришедшие из соседнего скального района, а потом неожиданно подошли из деревни два наших соотечественника из Иерусалима. Несмотря на то, что в нашей группе был один истинный сабра, слышать здесь иврит было несколько странно и неожиданно.

Сюрпризом для меня оказалось, что грузины, в отличие от большинства местных жителей на Северном Кавказе и в Средней Азии, любят отдыхать в своих горах – очень часто встреченные нами группы оказывались грузинскими, обычно из Тбилиси.

К церкви Цминда Самеба, например, местных туристов подвозят просто грузовиками.

Но одно дело прокатиться с ветерком в кузове, и совсем другое – дойти своими ногами от селения на высоте 1800 метров над уровнем ближайшего моря до бивуака на высоте 2900 метров.

Именно там нас встретила компания молодых грузинов, что-то праздновавших на природе. Я из вежливости принял первый стакан с чачей из рук местного тамады, но увлекаться не стал: есть люди, которым спиртное помогает акклиматизироваться, но опыт неоднократно демонстрировал мне, что я к ним не отношусь. Застолье, начавшееся задолго до нашего прихода, продолжалось все время, пока мы ставили палатки, готовили и совместно с грузинами поглощали ужин – и отходили ко сну под нескончаемые тосты и взрывы хохота неугомонных тбилисцев, которые и в кромешной тьме продолжали свой активный отдых. Попутно они зацепили двух человек из нашей компании, которые, впрочем, довольно скоро выбыли из игры, погибнув в неравной борьбе, и в полубесчувственном состоянии были втащены в палатки.

Но я отвлекся. Речь не о чудесных свойствах грузинской чачи, хотя и она заслуживает хвалебной песни.

Упомяну лишь о не совсем мной понятой традиции грузинов разливать ее в бутылки из-под "Боржоми" – по каковой причине любая бутылка с наклейкой "Боржоми" вызывает у меня теперь нездоровое любопытство.

На следующий день мы собрали лагерь, взглянули на теперь уже безмолвные грузинские палатки, навьючили на себя тяжелые рюкзаки и доблестно поднялись до метеостанции (высота 3600 м).

В принципе, писать это слово без кавычек неправильно, поскольку метеостанцией здание было еще в прошлой, советской жизни Грузии, однако я сделаю это для простоты восприятия. Массивный двухэтажный каменный корабль был построен в 30-е годы прошлого века, как и сгоревший в девяностые "Приют 11" на Эльбрусе.

Период безвластия здесь потихоньку заканчивается, здание так же потихоньку благоустраивают и ремонтируют. Сейчас оно предоставляет несколько больше услуг, чем просто защиту от ветра: от ближайшего снежника протянута труба, снабжающая постояльцев водой;

вечерами включается генератор и есть свет; в части комнат стоят массивные двухэтажные нары; есть столовая, пусть даже только семантически отвечающая своему названию, поскольку оборудована лишь столами и стульями; кухня – стол для газовых горелок и полки для продуктов.

В этом году хозяева приюта сменились, и на будущий сезон есть надежда на отопление и другие новшества. За поддержанием в рабочем состоянии того, что уже существует, наблюдают местные гиды из Гергети, летом сменяющие здесь друг друга раз в неделю-две. Они же взимают плату с постояльцев и, если уж совсем припрет (например, в случае неожиданного приезда хозяина), ремонтируют что-нибудь пришедшее в совершенную негодность. Впрочем, надо отдать им должное, по отзывам ребят, приезжавших в прошлом году, нынешний туалет - просто хоромы по сравнению с прошлогодним.


Путь сюда от бивуака занял 5-6 часов – по зеленым склонам, переходящим в каменную осыпь, а затем и по леднику, засыпанному мокрым снегом.

Лето вообще выдалось теплым – температура на метеостанции даже ночью не падала ниже нуля, снегопадами и не пахло; вместо них в непогоду шли обычные дожди. Кстати, тем, у кого в эти августовские дни загораются глаза при слове "дождь", напомню, что при близкой к нулевой температуре и видимости эта моросящая с отсутствующего неба пакость если и вызывает какие-то эмоции, то явно не радость и восхищение.


Впрочем, не буду юродствовать, все приехавшие сюда были заранее готовы принести эту небольшую жертву, чтобы со вкусом перезимовать одну летнюю неделю в снежных горах. На следующий день после подъема на метеостанцию был устроен снежный ликбез для тех, кто приехал в горы впервые. Народ от души покатался по снежному склону, делая вид, что учится зарубаться ледорубом и "зарубать товарища".


Под конец дня мы поднялись на ближайшее скальное плечо, где притаилась крохотная церквушка, самая высокая на Кавказе.

Раз в две недели сюда приходят монахи из церкви Святой Троицы и проводят службу. Не миновала похожая участь и нас. Одного из членов группы охватило лирическое настроение – то ли виной тому была драматическая дикость пейзажа вокруг,

то ли влияние непривычной высоты, но на несколько минут мы превратились во внимающую аудиторию, слушая страстное исполнение монолога Хлопуши – судя по драматическим интонациям, скорее вариант Высоцкого, чем торжественный авторский. Пообещав исполнителю официально зарегистрировать высотный рекорд чтения этого монолога, мы начали спускаться обратно к метеостанции, посматривая на тучи, сыпавшиеся хоть и не с севера, но вполне каменной грудой.

Третий день в приюте был ознаменован дальнейшей акклиматизацией с визитом на ледопад и обучением технике движения по льду.

На громадной ледяной глыбе были развешаны страховочные веревки, желающим раздали ледовые инструменты разной степени агрессивности и отправили биться с замерзшей стихией.

Полдня занятий – и снова домой, гонять чаи в столовой и более крепкие напитки – в комнате гидов. Назавтра предстоял боевой выход.

Окончание следует.