Дело Кацава (вступление, вторая часть)
Вступление - часть вторая (начало читайте здесь).
ОБ УТВЕРЖДЕНИИ О НАРУШЕНИИ ПРОЦЕССА СВЕРШЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ
Следуя естественному порядку, вначале мы рассмотрели предварительное заявление, внесённое подсудимым в конце процесса, по поводу нарушения процесса отправления правосудия.
Как утверждает защита, вне зависимости от аргументации по сути обвинений, и вне зависимости от невиновности подсудимого, следует аннулировать материалы обвинения по соображениям порядка отправления правосудия.
Ущерб правосудию защита видит в нескольких основных пунктах: кампания травли и ненависти, по её словам, которую вела против подсудимого пресса, и которая заклеймила его в обществе как насильника ещё до суда; тенденциозные утечки, исходившие от полиции, прокуратуры и юридического советника, и которые вызвали в обществе предубеждение против него; интервью в прессе, которые давали потерпевшие и свидетели; высказывания юридического советника, который вынес ему приговор ещё до передачи материалов обвинения в суд и «загрязнение» судебного процесса. Краеугольным камнем, по мнению подсудимого, стало вещание прокуратуры на два голоса. Один голос звучал в Верховном суде, во время защиты досудебного соглашения, и он говорил, что нет вероятности осуждения подсудимого по статье «изнасилование» в свете отсутствия доказательной базы и недостоверности показаний потерпевших. А второй голос – во время подачи обвинительных материалов с обвинением в изнасиловании и активные утверждения в рамках данного дела о том, что показания потерпевших достоверны и что улики доказывают несомненную вину подсудимого.
В специальном томе, который защита посвятила утверждениям о нарушении правосудия, перечисляются многочисленные уничижительные публикации, направленные против подсудимого, в которых тот объявляется насильником ещё до суда. По утверждению подсудимого, резонанс от этих публикаций, их объём, их серьёзность и периодичность не оставили ему ни малейших шансов, он заклеймён в обществе как половой рецидивист.
Оперируя этими аргументами, защита ломится в открытую дверь, так как по отношению к подсудимому пресса действительно перешла все границы, учитывая полевой суд, который ему устроил журналистский трибунал. На первый взгляд, речь действительно идёт о грубом нарушения процесса отправления правосудия, которое заслуживает порицания, вплоть до рассмотрения возможности об отмене дела. Но мы сказали «на первый взгляд», и это не случайно, а в свете аналогичного поведения подсудимого и представителей защиты, которые также не воздерживались от общения с прессой, не чурались посещения тех или иных телестудий, а ответили встречной войной, в которой обсуждали те или иные доказательства и показания, свидетельствующие, по их мнению, о невиновности подсудимого, и даже подвергали не менее острой критике потерпевших и их действия.
Так что нет речи об односторонней агитационной кампании против подсудимого. Нет речи о нападении, перед которым подсудимый оказался бы беспомощным, напротив, подсудимый сам присоединился к волне публикаций и оскорблений и принял в этом активное участие.
Примером вовлечённости подсудимого в эту войну, против которой он сейчас выступает, может служить его выступление на пресс-конференции, которая состоялась по его инициативе 12.3.2009, где он обрушился на потерпевших с обвинением в ложном навете, и все это по телевизору в прямом эфире, на глазах у всей публики. И это не одноразовый промах, который можно было бы приписать гневу и фрустрации, накопившимся из-за ведущейся против него кампании в прессе, а ряд встречных агитационных шагов, которые подсудимый предпринимал на протяжении долгого времени, будь то прямо или косвенно. Поскольку дело обстоит именно так, и поскольку подсудимый сам вышел на эту арену, то при всей критике, которая имеется у нас по поводу поведения прессы в этом деле, подсудимый, который сам примкнул к прессе, не может воспользоваться плодами этой критики.
В той же мере мы игнорируем критику, высказанную защитой в адрес юридического советника правительства, относительно которого утверждалось, что он счёл нужным публично выразить своё личное мнение насчёт виновности подсудимого ещё до решения о передаче дела в суд. И это в рамках телевизионных интервью, в которых он говорил, что не считает жалобы ложным оговором, и что речь идёт о неоднократных преступлениях на половой почве. Верховный суд уже высказал своё мнение об этих интервью, и поэтому мы не станем ничего добавлять.
Хотя и тут речь идёт о досадном промахе, мы не считаем его дефектом настолько серьёзным, чтобы нарушить право подсудимого на справедливый судебный процесс, он не наносит существенного ущерба справедливости и правосудию.
Главная претензия подсудимого в вопросе о нарушении правосудия сосредоточена, как уже говорилось, на утверждении о резком изменении в позиции юридического советника правительства, когда с одной стороны тот защищал досудебное соглашение в Верховном суде, а с другой стороны впоследствии передал в суд материалы обвинения, включающие два эпизода с изнасилованием и аморальное действие с применением силы. Подсудимый недоумевал по поводу того, как могло быть, что в Верховном суде государство утверждало, что шансы на осуждения по обвинению в изнасиловании ничтожны, а шансы на оправдание высоки, говоря:
«Если подавать на изнасилование, всё развалится… что делать, идти трудным путём с вероятным оправданием, это непросто. С одной стороны, есть вероятность осуждения, с другой, есть вероятность оправдания, притом, что шансы на осуждение ничтожны, а шансы на оправдание высоки…» (протокол от 25.7.07 нун/1hей), а теперь оно меняет кожу, выворачиваясь наизнанку.
Утверждается, что такое «вещание на два голоса», а также «выворачивание наизнанку» недопустимо в юридическом плане, оно серьёзно нарушает справедливость и чистоту судебного процесса.
Юридический принцип, на который опирается данный аргумент защиты, не подлежит сомнению, однако его применение в данном случае проблематично.
Изучение аргументации государства на процессе по апелляциям против досудебного соглашения в Верховном суде ясно и однозначно показывает, что юридический советник правительства и представители обвинения никогда не считали, что подсудимый невиновен, или что он говорит правду, или что жалоба потерпевшей А. из министерства туризма являлась оговором. Верно обратное. Государство уже на первых этапах решительно не верило опровержениям подсудимого относительно половых контактов с его подчинёнными, и считало, что эти контакты действительно осуществлялись. И накануне слушания, и после заключения досудебного соглашения государство считало, что «исходя из материалов следствия, президент был замешан в различных преступлениях на половой почве» (аргументация в Верховном суде, нун/алеф1, параграф 15), и что: «совокупность собранных доказательных материалов, в том числе по устаревшим нарушениям, создают твёрдое ощущение и доказательную картину, согласно которой имеется состав преступления, и поведение Кацава на протяжении нескольких лет, на разных государственных должностях, было связано с преступлениями на половой почве… что подсудимый совершил на протяжении нескольких лет ряд недопустимых действий и что главной ядро этой истории не является оговором» (там же, параграфы 23,24).
Колебания, как явствует из аргументации обвинения, относительно А. из министерства туризма, концентрировались на вопросе о том, можно ли подавать по её делу обвинение в эпизодах изнасилования с применением силы, или же ограничиться «только лишь» половыми отношениями по согласию с использованием служебного положения, то есть, статьёй, срок применения которой в отношении А. из министерства туризма уже истёк.
Обвинение полагало, что если оно решит предъявить обвинение в изнасиловании, то столкнётся с трудностями в предъявлении доказательств, и в результате, как следует из аргументации обвинения в Верховном суде по делу об апелляциях против досудебного соглашения, оно пошло на это соглашение, преимуществом которого являлось признание подсудимого и его немедленное осуждение за преступления на половой почве, пусть и более лёгкие, и его согласие на немедленную отставку и немедленное удаление от государственной деятельности.
Селективные обращения защиты к определённым высказываниям обвинения в рамках обсуждения в Верховном суде по апелляциям против досудебного соглашения не указывают, вопреки утверждениям защиты, на резкое изменение в позиции обвинения. Они как раз могут представлять собой возможное объяснение резкому изменению в позиции обвиняемого, отменившего согласие на очень мягкое досудебное соглашение.
Вполне может быть, что причина этого изменения заключалась в оценке, впоследствии оказавшейся ошибочной, согласно которой в свете несогласия подсудимого на досудебное соглашения дело против подсудимого может быть закрыто.
Высказывания обвинения: «Создалась ситуация, при которой можно подавать обвинение либо в изнасиловании либо почти ни в чём. Все обвинения, менее серьёзные, чем изнасилование, устарели. Если подавать на изнасилование, это провал, потому что провал, так что всё или ничего» (нун/hей1, стр. 4-5), а также высказывание:
«Мы колебались между изнасилованием и ничем… Выбор стоял между подачей обвинения по двум эпизодам изнасилования и между закрытием дела… вдруг появилось предложение о досудебном соглашении, и мы подумали, что это вариант» (там же, стр. 11) – могли посеять в сердцах слышавших это ложные надежды насчёт того, что при отсутствии компромиссного соглашения всё обвинение развеется как дым.
Продолжение читайте здесь
ОБ УТВЕРЖДЕНИИ О НАРУШЕНИИ ПРОЦЕССА СВЕРШЕНИЯ ПРАВОСУДИЯ
Следуя естественному порядку, вначале мы рассмотрели предварительное заявление, внесённое подсудимым в конце процесса, по поводу нарушения процесса отправления правосудия.
Как утверждает защита, вне зависимости от аргументации по сути обвинений, и вне зависимости от невиновности подсудимого, следует аннулировать материалы обвинения по соображениям порядка отправления правосудия.
Ущерб правосудию защита видит в нескольких основных пунктах: кампания травли и ненависти, по её словам, которую вела против подсудимого пресса, и которая заклеймила его в обществе как насильника ещё до суда; тенденциозные утечки, исходившие от полиции, прокуратуры и юридического советника, и которые вызвали в обществе предубеждение против него; интервью в прессе, которые давали потерпевшие и свидетели; высказывания юридического советника, который вынес ему приговор ещё до передачи материалов обвинения в суд и «загрязнение» судебного процесса. Краеугольным камнем, по мнению подсудимого, стало вещание прокуратуры на два голоса. Один голос звучал в Верховном суде, во время защиты досудебного соглашения, и он говорил, что нет вероятности осуждения подсудимого по статье «изнасилование» в свете отсутствия доказательной базы и недостоверности показаний потерпевших. А второй голос – во время подачи обвинительных материалов с обвинением в изнасиловании и активные утверждения в рамках данного дела о том, что показания потерпевших достоверны и что улики доказывают несомненную вину подсудимого.
В специальном томе, который защита посвятила утверждениям о нарушении правосудия, перечисляются многочисленные уничижительные публикации, направленные против подсудимого, в которых тот объявляется насильником ещё до суда. По утверждению подсудимого, резонанс от этих публикаций, их объём, их серьёзность и периодичность не оставили ему ни малейших шансов, он заклеймён в обществе как половой рецидивист.
Оперируя этими аргументами, защита ломится в открытую дверь, так как по отношению к подсудимому пресса действительно перешла все границы, учитывая полевой суд, который ему устроил журналистский трибунал. На первый взгляд, речь действительно идёт о грубом нарушения процесса отправления правосудия, которое заслуживает порицания, вплоть до рассмотрения возможности об отмене дела. Но мы сказали «на первый взгляд», и это не случайно, а в свете аналогичного поведения подсудимого и представителей защиты, которые также не воздерживались от общения с прессой, не чурались посещения тех или иных телестудий, а ответили встречной войной, в которой обсуждали те или иные доказательства и показания, свидетельствующие, по их мнению, о невиновности подсудимого, и даже подвергали не менее острой критике потерпевших и их действия.
Так что нет речи об односторонней агитационной кампании против подсудимого. Нет речи о нападении, перед которым подсудимый оказался бы беспомощным, напротив, подсудимый сам присоединился к волне публикаций и оскорблений и принял в этом активное участие.
Примером вовлечённости подсудимого в эту войну, против которой он сейчас выступает, может служить его выступление на пресс-конференции, которая состоялась по его инициативе 12.3.2009, где он обрушился на потерпевших с обвинением в ложном навете, и все это по телевизору в прямом эфире, на глазах у всей публики. И это не одноразовый промах, который можно было бы приписать гневу и фрустрации, накопившимся из-за ведущейся против него кампании в прессе, а ряд встречных агитационных шагов, которые подсудимый предпринимал на протяжении долгого времени, будь то прямо или косвенно. Поскольку дело обстоит именно так, и поскольку подсудимый сам вышел на эту арену, то при всей критике, которая имеется у нас по поводу поведения прессы в этом деле, подсудимый, который сам примкнул к прессе, не может воспользоваться плодами этой критики.
В той же мере мы игнорируем критику, высказанную защитой в адрес юридического советника правительства, относительно которого утверждалось, что он счёл нужным публично выразить своё личное мнение насчёт виновности подсудимого ещё до решения о передаче дела в суд. И это в рамках телевизионных интервью, в которых он говорил, что не считает жалобы ложным оговором, и что речь идёт о неоднократных преступлениях на половой почве. Верховный суд уже высказал своё мнение об этих интервью, и поэтому мы не станем ничего добавлять.
Хотя и тут речь идёт о досадном промахе, мы не считаем его дефектом настолько серьёзным, чтобы нарушить право подсудимого на справедливый судебный процесс, он не наносит существенного ущерба справедливости и правосудию.
Главная претензия подсудимого в вопросе о нарушении правосудия сосредоточена, как уже говорилось, на утверждении о резком изменении в позиции юридического советника правительства, когда с одной стороны тот защищал досудебное соглашение в Верховном суде, а с другой стороны впоследствии передал в суд материалы обвинения, включающие два эпизода с изнасилованием и аморальное действие с применением силы. Подсудимый недоумевал по поводу того, как могло быть, что в Верховном суде государство утверждало, что шансы на осуждения по обвинению в изнасиловании ничтожны, а шансы на оправдание высоки, говоря:
«Если подавать на изнасилование, всё развалится… что делать, идти трудным путём с вероятным оправданием, это непросто. С одной стороны, есть вероятность осуждения, с другой, есть вероятность оправдания, притом, что шансы на осуждение ничтожны, а шансы на оправдание высоки…» (протокол от 25.7.07 нун/1hей), а теперь оно меняет кожу, выворачиваясь наизнанку.
Утверждается, что такое «вещание на два голоса», а также «выворачивание наизнанку» недопустимо в юридическом плане, оно серьёзно нарушает справедливость и чистоту судебного процесса.
Юридический принцип, на который опирается данный аргумент защиты, не подлежит сомнению, однако его применение в данном случае проблематично.
Изучение аргументации государства на процессе по апелляциям против досудебного соглашения в Верховном суде ясно и однозначно показывает, что юридический советник правительства и представители обвинения никогда не считали, что подсудимый невиновен, или что он говорит правду, или что жалоба потерпевшей А. из министерства туризма являлась оговором. Верно обратное. Государство уже на первых этапах решительно не верило опровержениям подсудимого относительно половых контактов с его подчинёнными, и считало, что эти контакты действительно осуществлялись. И накануне слушания, и после заключения досудебного соглашения государство считало, что «исходя из материалов следствия, президент был замешан в различных преступлениях на половой почве» (аргументация в Верховном суде, нун/алеф1, параграф 15), и что: «совокупность собранных доказательных материалов, в том числе по устаревшим нарушениям, создают твёрдое ощущение и доказательную картину, согласно которой имеется состав преступления, и поведение Кацава на протяжении нескольких лет, на разных государственных должностях, было связано с преступлениями на половой почве… что подсудимый совершил на протяжении нескольких лет ряд недопустимых действий и что главной ядро этой истории не является оговором» (там же, параграфы 23,24).
Колебания, как явствует из аргументации обвинения, относительно А. из министерства туризма, концентрировались на вопросе о том, можно ли подавать по её делу обвинение в эпизодах изнасилования с применением силы, или же ограничиться «только лишь» половыми отношениями по согласию с использованием служебного положения, то есть, статьёй, срок применения которой в отношении А. из министерства туризма уже истёк.
Обвинение полагало, что если оно решит предъявить обвинение в изнасиловании, то столкнётся с трудностями в предъявлении доказательств, и в результате, как следует из аргументации обвинения в Верховном суде по делу об апелляциях против досудебного соглашения, оно пошло на это соглашение, преимуществом которого являлось признание подсудимого и его немедленное осуждение за преступления на половой почве, пусть и более лёгкие, и его согласие на немедленную отставку и немедленное удаление от государственной деятельности.
Селективные обращения защиты к определённым высказываниям обвинения в рамках обсуждения в Верховном суде по апелляциям против досудебного соглашения не указывают, вопреки утверждениям защиты, на резкое изменение в позиции обвинения. Они как раз могут представлять собой возможное объяснение резкому изменению в позиции обвиняемого, отменившего согласие на очень мягкое досудебное соглашение.
Вполне может быть, что причина этого изменения заключалась в оценке, впоследствии оказавшейся ошибочной, согласно которой в свете несогласия подсудимого на досудебное соглашения дело против подсудимого может быть закрыто.
Высказывания обвинения: «Создалась ситуация, при которой можно подавать обвинение либо в изнасиловании либо почти ни в чём. Все обвинения, менее серьёзные, чем изнасилование, устарели. Если подавать на изнасилование, это провал, потому что провал, так что всё или ничего» (нун/hей1, стр. 4-5), а также высказывание:
«Мы колебались между изнасилованием и ничем… Выбор стоял между подачей обвинения по двум эпизодам изнасилования и между закрытием дела… вдруг появилось предложение о досудебном соглашении, и мы подумали, что это вариант» (там же, стр. 11) – могли посеять в сердцах слышавших это ложные надежды насчёт того, что при отсутствии компромиссного соглашения всё обвинение развеется как дым.
Продолжение читайте здесь
