Мы продолжаем публиковать вердикт суда по уголовному делу "Государство Израиль - против Моше Кацава". Переводит на русский язык этот уникальный в своем роде документ Андрей Харазов, корреспондент Службы новостей 9-го канала (начало читайте здесь).


На трёх фронтальных объятиях, в которые подсудимый заключил Г. в 2003 году, занимая пост президента страны, основывается второй эпизод обвинения. Из-за этих объятий подсудимый обвиняется в сексуальном домогательстве с использованием служебной зависимости.

Обвинение утверждает, что во время объятий подсудимый прижимал тело Г. к своему телу, и даже после того, как та заметила ему в двух случаях, что эти объятия ей нежелательны и попросила его прекратить, подсудимый продолжал её обнимать.

Давая показания в суде, а также при освежении воспоминаний в прокуратуре, Г., в дополнение к вышеописанному, рассказала о «расслабляющей беседе» и о том, что подсудимый звонил ей как-то ночью на мобильный телефон и представился как «Моше», без какой-либо причины.

Обвинение, которое придаёт этим разговорам сексуальное толкование, просит суд осудить подсудимого также за разговор о расслаблении и за телефонный звонок, согласно полномочиям суда в силу статьи 184 УПК, как за нарушение, обнаружившееся в ходе выявления улик, по которому подсудимому была дана возможность защищаться.

Подсудимый отрицал данное обвинение, утверждая, что в некоторых случаях действительно обнимал Г., но то были целомудренные и дружеские объятия, не носящие сексуального характера.

Г. на протяжении всего процесса, как в полиции, так и на суде, утверждала, что подсудимый определённо обнимал её трижды, и что, возможно, имело место и четвёртое объятие. Согласно её версии, то были фронтальные объятия, носившие интимный характер, при которых подсудимый прижимал её к груди, в то время как она застывала всем телом и держала руки по швам. Г. настаивала на том, что после первого объятия и во время второго она замечала подсудимому, что эти объятия ей не по нраву и просила его перестать, но подсудимый проигнорировал её просьбу, обняв её в третий раз.

Показания Г. были высечены в камне, и мы принимаем все её утверждения.

Показания Г. были чёткими, гладкими, последовательными и решительными. Её свидетельство совпадало с тем, что она говорила в полиции и в прокуратуре, оно отличалось краткостью, осторожностью и точностью, и в её пользу говорило то, что она не хотела подавать жалобу на подсудимого, она оказалась вовлечена в это дело против желания.

Сексуальный характер объятий доказан показаниями Г., при их описании, он явствует из того, что она чувствовала при этом дискомфорт, и из того, что она сознавала в реальном времени, что эти объятия отличаются от принятых отношений между работодателем и работницей, а также из её боязни остаться наедине с подсудимым. Характер этих объятий доказан также её бурной реакцией, проявившейся впоследствии, что подкрепляется показаниями её отца, подтвердившего, что она срочно звонила ему, будучи в расстроенных чувствах, и это, по его словам, было необычно для Г., учитывая её сильный характер и присущее ей хладнокровие.

Ещё одно подтверждение наличию объятий, носивших сексуальный характер, мы обнаружили, при отсутствии необходимости и при полном доверии к показаниям Г., в показаниях относительно «сходных действий», сделанных Л. Н. А. и Л. Н. Р., которые также пережили опыт подобных объятий, работая в подчинении у подсудимого. Эти показания служат подтверждением намерений подсудимого, и опровергают его утверждения о целомудренном и случайном характере объятий.

В отличие от последовательного, уверенного, достоверного и впечатляющего свидетельства Г., показания подсудимого отличались непоследовательностью и перескакиванием с версии на версию. Вначале подсудимый вообще отрицал фронтальное объятие, подтверждая лишь теоретическую возможность бокового объятия, и даже отрицал возможность того, что провожал Г. до двери. Когда выяснилось, что объятия всё же были, и нет смысла их отрицать, подсудимый произвёл разворот, прекратив отрицать сами объятия и сосредоточившись на отрицании их сексуального характера.
Подсудимый внезапно признался в том, что имел обыкновение провожать работников до двери, признался, что провожал Г. до двери по меньшей мере два раза, и даже в том, что обнимал Г. фронтально, однако заявил, что объятие совершалось по инициативе Г. и при её участии.

Излишне отмечать, что Г. не соглашалась с этим утверждением на перекрёстном допросе, и что это утверждение не выдвигалось потерпевшим на полицейском следствии.

Ещё отметим, что подсудимый в своих показаниях остерегался решительно придерживаться одной версии, уснащая своё свидетельство словами: «может, это было и так», «я не помню», «очевидно», «я не отрицаю такой возможности», и т. д. Разумеется, такие показания нельзя признать достоверными, и они отклонены, в отличие от достоверных показаний Г.

Полемика, затеянная защитой по поводу времени, выбранного Г. для звонка отцу, и времени, выбранного Г. для замечания подсудимому о нежелательности объятий, представляется нам излишней в свете того факта, что Г. прямо заявила, что позвонила отцу после первого же объятия и что сделала замечание подсудимому во время второго объятия, и в свете нашего доверия к её показаниям, согласно которым после второго объятия не замедлило последовать и третье.

Мы также отклонили утверждение защиты о несоответствии параграфу 3 алеф 6 гимел статье о сексуальном домогательстве, избавляющему защиту от необходимости доказывать, что объект домогательства известил домогающегося о нежелательности действий последнего. Даже если бы мы не признали актуальность указанного параграфа в отношении действий подсудимого, всё равно состав преступления доказан, так как мы однозначно постановили, что Г. сделала подсудимому замечание о том, что его действия нежелательны ещё во время второго объятия, за которым последовало третье объятие.

Вместе с тем, мы отклонили утверждение обвинения о том, что «расслабляющая беседа» и звонок на мобильный телефон Г. представляют собой правонарушение.

Итак, мы решили осудить обвиняемого за сексуальное домогательство.