Всякий раз, принимаясь читать новую книгу, я первым делом достаю из особой коробки на моем письменном столе закладку. Я не люблю загибать страницы или закладывать книгу тем, что попалось под руку - ножницами там, ручкой или телевизионным пультом.

Приобретя на проходящей сейчас в Иерусалиме Международной книжной ярмарке сборник рассказов Эфраима Кишона "Это мы – израильтяне" в переводе Александра Крюкова, я поступил как всегда - выбрал закладку и сел читать.

И так получилось, что закладка на этот раз не понадобилась: я не смог прерваться, пока не перевернул последнюю страницу и не захлопнул книгу.

А раскрывал я ее с большим скептицизмом – вы же знаете, как много проигрывает любая книга при самом хорошем переводе, а поскольку я уже читал Кишона в оригинале…

С первого же рассказа, с первой же страницы я отметил, что переводчик верно выбрал интонацию. А прочтя подряд несколько рассказов, понял вдруг одну вещь, которую не уловил, читая их на иврите: я понял, что это за феномен – Эфраим Кишон. Читая его рассказы именно на русском, я узнаю интонации выдающихся юмористов и сатириков Европы начала 20 века – Нушича, Чапека. Их учеником, их последователем и был Кишон.

В книге собраны как самые ранние рассказы Кишона, так и более поздние. Поразительно – читаешь маленькие, в страничку-полторы - миниатюры, написанные 60 лет назад, - и ощущение, будто это оперативные отклики на актуальные события наших дней, первого десятилетия 21 века.

Посмотрите, какой суперсовременной фразой начинается рассказ, написанный в начале 1950-х: "Тяжело приходится ныне израильскому правосудию: оказывается, каждый второй злоумышленник – попросту псих, стало быть, с него и взятки гладки, ибо ненормальному все спишется". ("Как вычислить психа", 1954).

Полагаю, немало репатриантов последней волны узнают себя или своих знакомых в рассказе, написанном полвека назад: "Я обращался во все инстанции, господа, я предлагаю то-то и то-то. Я не хочу на этом заработать, я только хочу помочь стране. Вы думаете, мне позволили? Я преподносил им свои идеи на блюдечке с голубой каемочкой, но, к сожалению, не с кем разговаривать!" ("Просто не с кем говорить")
Трудно поверить, что полувековой давности рассказ "Что за комиссия, создатель…" не является откликом на события минувшей недели: персонаж в нем простодушно сообщает, что "один из его родственников решает его проблемы в налоговом управлении".

В рассказе двадцатилетней давности "Не нефтью единой" Кишон говорит об отношениях между Каддафи и Европой то же самое, что сейчас говорят все.

Из сборника мы узнаем, что в первые годы после создания государства, проблема дефицита воды стояла не менее остро, чем сейчас.

Кишон - мастер парадокса, он пишет: "Человек я здоровый и без комплексов, в Израиль приехал не вчера, работа есть, квартира приличная, иврит вроде бы знаю – и тем не менее все еще ни разу не бастовал" (Рассказ "Недостаточечность"). Диалог: "Если бы все китайцы взгромоздились друг на друга, они бы достали до Солнца. - Глупости, на такой высоте они бы сгорели". ("Желтая лихорадка") "Партачианец любит гигиену, чистоту – заворачивает творог только в чистую газету" ("Партачия, любовь моя"). "Я не люблю ввязываться в автобусные перепалки, поскольку не владею идишем, а без него разве отведешь душу?" ("Ребенок или багаж?").

Врывается в полемику наших дней коротенький – в страницу - рассказ "В этом нет никакой логики", в котором автор достигает трагических высот. Герой не переносит фильмы, в которых говорят на немецком. Ему пытаются объяснить, что немецкая история и немецкая культура – это намного шире, выше, больше, чем небольшой в исторических масштабах эпизод с правлением нацистов, напоминают о величии Гете, о превосходных немецких товарах, о репарациях, полученных Израилем, о германской политической поддержке на международной арене – он кивает, но упорно отказывается слушать немецкую речь. Его стыдят: "Где же ваша логика?" Он отвечает: "Ее сожгли в Освенциме".

"У Китая сто миллионов солдат. Представьте себе стомиллионный парад в День независимости.

Мы быстренько подсчитали, и получилось, что такая колонна маршировала бы перед трибуной для почетных гостей целый год. То есть, закончив парад, они должны были бы начать его по новой, и так до бесконечности. Ужасно. Тут и три часа на солнце не выстоишь, а эти…"

Вот что такое Кишон. И это мастерски передает переводчик.
Кишон создал особый – экспортный - вариант юмора. Юмористов в Израиле много, смех у них доброкачественный – но для внутреннего пользования, а Кишон мог заинтересовать миллионы читателей Европы и Америки.
Я уже не говорю о том, что рассказы Кишона – это энциклопедия жизни Израиля в прошедшие полвека…. То есть в сущности – вся жизнь нашего сравнительно молодого государства.

Поглощая рассказ за рассказом, я все больше укрепляюсь в мысли, что перевод Кишона – это дело, которому нужно посвятить жизнь. Это то, чего не сделать походя, с кондачка. Я представляю, какую работу пришлось проделать переводчику-россиянину, чтобы понять реалии нашей страны – главной героини рассказов Кишона. Крюков великолепно передает особый стиль автора, найдя удачные русские эквиваленты. Оценивая по достоинству выражения "стало быть", "взятки гладки", "отвести душу", "уйму народа", я думаю: Эфраима Кишона не сможет переводить человек с бедным лексиконом на родном языке.

Мне захотелось задать несколько вопросов переводчику Александру Крюкову (руководителю Российского культурного центра в Тель-Авиве).

- Александр Александрович, каждый переводчик в процессе работы сталкивается с каким-либо особенно заковыристым словом, выражением, над которым приходится много биться. Расскажите об одном таком случаях в текстах Кишона.

- В программном рассказе "Партачия – любовь моя" мне попалось слово "мутра" (У партачианца в пите – "мутра"). Ни в одном из бывших тогда в моем распоряжении словарей я этого слова не нашел. Я опрашивал знакомых израильтян, донимал друзей в посольстве. Неделю искал перевод. Наконец, молодой дипломат вспомнил, что это на разговорном иврите – гайка. А теперь "мутру" можно найти в Новейшем словаре покойного Баруха Подольского.

- Кишон не раз задумывается над вопросом о том, существует ли типично израильский юмор. Каков Ваш ответ на этот вопрос?

- Мое мнение – "типично израильского" юмора нет. По крайней мере – пока. Для его развития в национальной литературе требуются десятилетия. Да и сатириков в ивритской литературе 20 века практически не было. Поколениями ивритских писателей овладела "муза печали и гнева".

- У подготовленного вами сборника подзаголовок – "Рассказы о себе, евреях, русских". Расскажите немного об этом – о "русских" мотивах в произведениях Кишона.

- Мне импонирует то, что Кишон, как глубоко интеллигентный человек, никогда не допускал оскорбительных или даже обидных высказываний, намеков по национальному признаку. Кстати, больше всего доставалось от него именно евреям. Говоря о России, Кишон опосредованно подтрунивал над высокой идеологизированностью всех сторон жизни в тогдашнем СССР, но встретить у него страшное изобретение некоторых израильских СМИ 90-х годов прошлого века: "алия воров и проституток" – просто немыслимо…


- Доводилось ли вам встречаться лично с Кишоном?

- Мне довелось только один раз основательно поговорить с ним по телефону, услышать его мощный "русский" акцент и незабываемое "До звидания, голубшник!" Потом, когда я готовил сборник, мы переписывались. Свои книги для перевода он отобрал сам и прислал мне в Москву. Я ими очень дорожу, и с гордостью демонстрировал студентам-гебраистам у нас в Институте стран Азии и Африки, когда читал там курс современной израильской литературы.

- Чем вас привлекло его творчество?

- Мне сразу понравился его иврит, - чуть архаичный, очень правильный, интеллигентный, полный библейских аллюзий и скрытых цитат. Особый язык. Не случайно этот язык получил свое имя: "кишонит".

- Некоторое время назад мы имели удовольствие слушать вашу передачу на радиостанции РЭКА о Кишоне. Много интересного. А знаете ли вы что-либо о том многолетнем конфликте, выраставшем до взаимного неприятия между Эфраимом Кишоном и израильским элитным культурным истеблишментом – они находились, если так можно выразиться, по разные стороны политических баррикад.

- Разумеется, знаю. Но конфликт был не политическим – Кишон никогда не вступал в эту мутную реку, как его ни тянули туда. Очень многие в Израиле завидовали благополучию, материальному процветанию Кишона еще в 60-70-е годы прошлого века, когда народ здесь жил скромно, если не сказать – бедно. А вот политиканам и чиновникам от Кишона в его рассказах доставалось…

- Александр Александрович, что вы собираетесь делать по окончании вашей каденции в должности директора Российского культурного центра?

- Очень надеюсь на возвращение к академической работе, преподаванию и переводам. За четыре года столько книг, журнальных и газетных статей по ивриту и ивритской литературе отвез в Москву… Думаю, моя библиотека по современной ивритской филологии и литературе сейчас самая богатая в России. Надо это богатство пускать в дело…

На снимке: Александр Крюков