Окончание. Часть 1-я и 2-я.

Э. Ф. - В 1989 году вы уже возглавляете Управление Восточной Европы в "Нативе" и работаете в Москве. Все мы, того не зная, находимся накануне чего-то Большого, нам еще неизвестного. То, что случилось потом, произошло стихийно, или вы действовали по какому-то плану?

Я. К. - Ничего не произошло стихийно. В начале 1989 года, когда я увидел то, что происходит в СССР, я понял, что Система больше не способна удерживать евреев. Я пытался анализировать, что с этим может сделать американская администрация. Было очевидно, что подавляющее большинство выезжающих поедет в Америку. Так и было. С каждым месяцем процент заворачивающих в Америку только рос. Если я не ошибаюсь, из 80 тысяч покинувших СССР в тот год, только несколько тысяч доехали до Израиля. Были такие города в СССР, из которых в Израиль ехали 2% от числа всех выезжающих. Причем 2% эти были уже далеко не молоды и совсем не здоровы. Мне было ясно, что количество подающих документы на выезд продолжит расти, что очень скоро превратится в серьезную проблему для американцев. Как материальную, так и политическую. 40 тысяч иммигрантов в год было для них критической цифрой, а уже тогда к ним приезжало гораздо больше. Именно тогда я высказал предположение, что американцы будут вынуждены изменить правила, согласно которым евреи из СССР уезжают в США. Единственное, что они смогут изменить, это сделать так, чтобы процедура оформления выезда в США начиналась не в Риме, как это было тогда, а в Москве. Я говорил с ними об этом несколько раз. Не закрыться, а всего лишь изменить процедуру. Впервые я предложил это американцам в 1979 году, когда их представители приезжали общаться с нами в Вену. Летом 1989 года я написал отчет, в котором оценил потенциал выезда в Израиль в 1990 году сначала как 100 тысяч человек, а потом изменил эту цифру на 150 тысяч. Я написал, что американское правительство вряд ли справится с такими числами и введет ограничения, которые приведут к тому, что все выезжающие из СССР по израильской визе поедут в Израиль. Я много думал об этом, анализировал. Меня очень занимал следующий вопрос: ОК, допустим, американцы объявляют о новых правилах. После того, как они это сделают, будет ли у евреев с израильскими визами на руках реальная возможность уехать не в Израиль, а в США? И я понял, что да! Я пытался сделать две вещи. Пытался договориться с венграми о прямых рейсах, чтобы отправлять людей из Москвы в Израиль через Будапешт, но венгерское правительство испугалось, и это не получилось. Я пытался выйти на "Аэрофлот", но был заблокирован советским МИДом. Переговоры между "Эль-Аль" и "Аэрофлотом" все же велись. В сентябре 1989 года американцы сообщили об изменении процедуры оформления документов для иммиграции в США. Мои прогнозы подтвердились. Они объявили о введении квоты на 42 тысячи еврейских беженцев в год, при этом, указав, что первыми будут принимать тех, кто к тому времени уже находился в Италии. А там таких скопилось уже около 100 тысяч. Во вторую очередь будут оформляться документы тех, кто имеет прямых родственников в Америке. Фактически, это значило, что евреи, желающие уехать из СССР в США, должны будут ждать 3-4 года. После чего их документы будут рассматриваться, и они смогут уехать в том же самом статусе беженца.

Э. Ф. - Этого никто не понял.

Я. К. - Я знал, что люди не понимают. Но меня это не очень интересовало. Еще летом я понял, что если евреи приедут в Вену, там их никто не остановит, и они тоже попадут в Америку. Препятствовать их приезду в Вену можно было или прямыми рейсами, превратив их в единственный путь выезда из Советского Союза, или путем введения новых правил. Сейчас я о них расскажу.

После того, как в сентябре американцы объявили о своих нововведениях на специально организованной встрече для представителей дипломатических миссий в Москве, я подошел к одному из них и спросил: как они собираются себя вести с теми евреями, которые все же доедут до Вены. "Мы их не пустим!" – ответил он. Я поинтересовался, как именно. "Ну как? - он удивленно пожал плечами. - Мы же объявили о новых правилах, все и так понятно".

Я все понял, срочно позвонил в Израиль и попросил аудиенцию у премьер министра Ицхака Шамира. Директор "Натива" Давид Бартов договорился о встрече, и я вылетел в Тель-Авив. По дороге к Шамиру я подробно рассказал Давиду о чем собираюсь говорить. Шамиру же я сказал, что поскольку американцы изменили правила, мы имеем право объявить евреям, что в связи с решением американцев, выезд по израильским визам, начиная с 20 октября, будет производиться только через Бухарест или Будапешт.

Э. Ф. - Что фактически было неправдой…

Я. К. - Нет, это было правдой. В объявлении о том, что Израиль устанавливает новый порядок, согласно которому выезжающие по израильским визам должны будут ехать через Будапешт или Бухарест, нет никакой неправды!

Э. Ф. - Но люди эти в Израиль не собирались! Они ехали в Соединенные Штаты! На основании израильских виз, но в Штаты!

Я. К. - Да, конечно, я вернусь к этому. Но когда я объяснил Шамиру, что я собираюсь сделать, он не совсем понял, что, собственно, произойдет. Но согласился. Если ты думаешь, что это приведет к увеличению количества приезжающих, то, пожалуйста, действуй, только попроси разрешения у голландцев. Я ничего не ответил, но когда мы с Давидом вышли из кабинета, я сказал, что разрешения просить ни у кого не собираюсь, я их проинформирую. Бартов сказал мне: "Делай, как считаешь нужным!" Я немедленно улетел в Москву и пошел к голландскому послу. Мы были хорошо знакомы, ведь мы работали при них. Это был не первый случай, когда мы что-то меняли и ставили их перед фактом. Я сказал ему, что поскольку американцы решили изменить свои правила, я вчера разговаривал с премьер-министром Шамиром, и мы решили изменить процедуру выезда. Примите это к сведению. Теперь мы будем действовать так. Он тоже не понял, что я ему говорю. Я посчитал, что если мы скажем евреям, что таков порядок, и если не будет видимой возможности его нарушить, они сделают так, как мы им скажем! Мы решили, что визы будут выдаваться только при наличии билета на рейсовый самолет в Будапешт или Бухарест, вылетающий в тот же день, и только в 17.00! Мы готовы доставить вас в аэропорт из посольства, поэтому, пожалуйста. Если вы хотите, мы можем сами заказать вам билет на самолет, если вы случайно не успели это сделать, и даже можем забрать вас из гостиницы со всеми вещами. В первый же день, первой же группе, которой я это объявил, я добавил, что если кто-то хочет ехать в Соединенные Штаты и не хочет в Израиль, пожалуйста! Сдайте вашу визу в ОВИР, идите в американское посольство, стойте в очереди. Но с сегодняшнего дня, если вы получили визу в Израиль, вы поедете только в Израиль! Никакого обмана не было. То, что среди них не нашлось никого, кто решился бы попытаться нас обмануть, меня не удивило. Я так и рассчитывал, зная советскую ментальность, зная ментальность тех, кто передо мной стоял. Это не были люди, которые боролись, это не были люди, которые готовы были сопротивляться. Они шли туда, где были открыты двери. Когда им сказали: "Идите туда", - они пошли...
Так оно и было. Поэтому я сказал своим ребятам так: "Если не найдется одного или двух, которые изменят и повернут, и за которыми пойдут остальные, как это было в начале отсева, когда все пошли за одной единственной семьей, получившей права выехать в США, не заезжая в Израиль, если мы выдержим один единственный день, - значит мы добились 50% успеха. Два дня - 80% успеха. Если же мы выдержим неделю, - всё! Все будут знать, что Америка закрылась!"

Э. Ф. - Яша, вот этот момент требует уточнения. Перед вами стоят сотни людей, которые в Израиль не собираются. Что вы им точно сказали? Это же не кто-то, кто сейчас в Бобруйске оформляет документы и слышит от соседей, что в Москве закрывается Америка. Это человек, который уже, возможно, продал имущество, и вот он стоит перед вами, и ему осталось получить только израильскую визу.

Я. К. - Это работало так. Люди приезжали, получали нашу визу, возвращались домой, продавали имущество, брали билеты и ехали. То есть, с момента получения нашей визы до выезда у них оставался еще примерно месяц. Они не обязаны были уезжать в тот же день. Когда я говорил с ними тем утром, я сказал: "Те, кто получили визы в ОВИРе до такого то числа, могут ехать куда хотят. А те, кто получили после, получат израильскую визу только по приезде сюда и после предъявления нам билета на самолет. Заполняйте бланки сейчас, и когда захотите выезжать, пожалуйста, приезжайте к нам и оформляйтесь".

Э. Ф. - И никто вам даже не возразил? Ничего не сказал?

Я. К. - Была полная тишина. Все были в шоке. Я спросил: "Есть вопросы?". Мне задали пару чисто технических вопросов. Все. Ни возражений, ничего. Стоит ошеломленная толпа людей, и мы друг на друга смотрим. Я жду реакцию. Прошел взглядом по всем. Очень быстро. Никто не возражал, все стояли как остолбеневшие. Толпа разделилась на две части: на тех, кто успел получить ОВИРовскую визу до того числа, и на остальных. Видно было, что будущие американцы понимают, что их пронесло. Остальные поняли только одно - Америка закрылась. Люди не вдавались в подробности, не пытались думать, что можно предпринять. У них в сознании отпечаталось только одна фраза: "Америка для нас закрыта…"

Э.Ф. - Не только у них, это отпечаталось огромной печатью по всему Советскому Союзу!

Я.К. - Я знал, что это пойдет по Советскому Союзу, я на это рассчитывал! Чтобы все знали: Америки для них больше нет.

Э.Ф. - И при этом Америка была открыта…

Я.К. - Нет, она не была открыта как раньше. Она была открыта через американское посольство в Москве. И мы им это сказали. Но для них ждать 4 года было неприемлемо. Они хотели уехать сейчас. Мы ничего не скрывали. Но первая же реплика была: "Там же очередь!" Люди жаловались на длинное ожидание в посольстве США. Я им отвечал: "Значит, так вас Америка хочет. Хотите уехать сейчас, - пожалуйста, поедем в Израиль. Хотите в Лос-Анджелес, - пожалуйста - улица Чайковского, 118".

Э.Ф. - Яша, а вы понимали тогда, что вы делаете. Не знаю, какое слово здесь правильное подобрать... Может быть, величие часа, мгновения в истории?

Я.К. - Да, я очень хорошо понимал, что мы совершили. Еще в процессе всего этого я сказал своим людям, что в случае удачи мы изменим Всё! Мы изменим нашу страну. Все будет по-другому. Я знал, что наш успех изменит историю.

Э.Ф. - Привезем в Израиль несколько сот тысяч людей, которые, скорее всего, в него и не собирались, и так изменим историю?

Я.К. - Хотели ехать, не хотели - это значения не имеет. Большинство приехавших в Израиль со всего мира евреев на протяжении всей его истории приезжали потому, что у них не было другого, лучшего выхода. Я не воспринимал советских евреев как какую-то особенную в этом плане группу. Но я считал, что они не имеют права ехать в США в качестве "беженцев". Если Америка будет менее гибкой с ними, они поедут в Израиль. Такова жизнь. То же самое происходило и после Второй мировой войны: если бы Америка открылась тогда, большинство евреев из уничтоженной Европы в Израиль бы не приехали.

Э.Ф. - Находясь в те годы в Москве, вы чувствовали, какой психоз охватил евреев СССР?

Я.К. - Нет, так это не выглядело. Но у нас было отличное понимание того, что происходит в Советском Союзе, что делают и могут сделать советские власти, и что и как чувствуют евреи. Мы достигли в этом оптимального уровня. Мы знали и понимали психологию евреев, их желания и возможные действия лучше, чем они сами.

Э.Ф. - В вашей книге вы разделяете между интересом страны, который вы отстаивали вашими действиями осенью 1989 года, и интересом отдельных людей, которые попали в Израиль в результате всего этого. Кажется, даже вы используете слово "сожаление"...

Я.К. - Нет, я пишу так: Я не жалею о том, что сделал. Я считаю, что это было правильно. Я не уверен, как я был уверен тогда, что для каждого отдельного человека это был лучший вариант. Тогда я верил, что нет противоречия между личным и национальным интересом. Я знал это на собственном опыте и опыте окружающих меня людей. Я видел, имел опыт общения с евреями, переехавшими из СССР в США, сравнивал их с израильтянами и вновь и вновь убеждался, насколько более полными, богатыми личностями были израильтяне. Небо и земля. Израильтяне были более уверены в себе, более развитые, более успешные. Процесс абсорбции в США шел куда медленнее, чем в Израиле, потому что здесь нас было меньше, и у нас было больше возможностей. У меня не было повода опасаться, что с большой волной репатриантов произойдет что-либо иное. Но я ошибся. С вашей волной все пошло совсем по-другому. Это был уже Другой Израиль. Несмотря на то, что мы заранее, на основе оценок, проинформировали власти о том, сколько людей приедет, с какими специальностями, каких возрастов, сколько пенсионеров, сколько больных, - ничего, в конце концов, к приезду такого огромного количества людей готово не было.

4. Я не уверен, что Израиль доживет до своего 100-летия

Э.Ф. – Страницы "Безнадежных войн" переполнены историями о мерзавцах, которых вы встретили на своем пути. Все имена находятся в книге, каждый может почитать сам. А друзья у вас есть? И я не имею в виду российских бизнесменов.

Я.К. - Среди моих друзей нет ни одного российского бизнесмена! Да, у меня есть хорошие, близкие мне по духу друзья.

Э.Ф. - Очень многие люди в Израиле знают, кто такой Яков Кедми. Люди более старшего поколения еще помнят, кто такой Яша Казаков. Кстати, не все знают, чем оба эти имени связаны! Вы посвящаете целую главу в книге Натану Щаранскому. Вам не кажется несправедливым, что именно он, а не вы, стал символом еврейского движения в СССР и движения русских евреев в Израиле?

Я.К. - Я не считаю вообще, что я должен быть символом. Толик сделал то, что он мог сделать. Все, что произошло с ним, внесло колоссальный вклад и в дело борьбы за право на выезд в Израиль тоже. То есть, та слава, которую он и другие получили, она вполне заслужена. Я могу считать, что есть очень много людей, чей вклад в дело алии значительнее. Но о них почти ничего не известно. Каждый при определенных обстоятельствах делал то, что он мог делать. Это касается и меня. Такая была у меня судьба, что я мог себе позволить делать то, что я делал. Возможно, кто-то другой на моем месте поступил бы точно так же. Те, кто были до меня в тех условиях, проявили еще больший героизм и самоотверженность, чем я. И я всегда меряю людей в соответствии с их поведением в той или иной ситуации. Поэтому я не считаю, что моя деятельность была чем-то исключительным. Свою порцию славы в Израиле я получил вне всякой меры в первые годы. Сменив фамилию в 1978 году, я наконец спокойно смог ходить по улице. Мне посчастливилось прожить две жизни - жизнь Яши Казакова и жизнь Якова Кедми. Для меня они связаны, но каждая из них была более или менее достойна. Поэтому я не завидую славе Натана Щаранского, я не завидую ничьей славе. Люди ценят то, что я сделал, и мне этого вполне достаточно.

Э.Ф. - Книга, к моему удивлению, заканчивается большим вопросительным знаком. Вы говорите, что совсем не уверены, что Израиль доживет до своего 100-летия, то есть, до 2048 года.

Я.К. - Я не уверен, потому что выработанная способность к анализу не позволяет мне не видеть в Израиле очень опасные процессы, угрожающие самому существованию государства. Как во власти, так и в обществе. Если эти процессы не будут остановлены, я не вижу реальной возможности того, как Израиль сможет продолжить существование. И поскольку я привык называть вещи своими именами, я об этом написал! Вера - это понятие иррациональное, а я человек рациональный. В 1989 году, сами того не сознавая, мы стояли накануне очень серьезного кризиса. И то, насколько серьезен этот кризис, может понять каждый, кто представит на минутку, что было бы с Израилем, если бы миллион советских евреев не приехал! Сегодня мы опять медленно возвращаемся к тому же самому состоянию, но на этот раз без сотен тысяч людей, ожидающих израильских виз. На этот раз решение не придет извне. Уверенности в том, что все устроится, у меня нет. Основная проблема - это способность нашего политического и экономического выживания в этом мире. Это зависит в наибольшей степени от нашей способности приспособить страну к новым условиям. Если мы не сможем этого сделать, страна просто не выдержит и политически, и экономически. Это было в истории. Я видел своими глазами, как в 20-м веке государства прекращали свое существование. Сильные государства. Потому что ни население этих стран, ни их власти не могли найти правильного решения. Один из таких примеров - Югославия. Там все могло быть по-другому, но результат нам известен.

Э.Ф. - Что конкретно, по вашему мнению, необходимо предпринять?

Я.К. - Поскольку кризис Израиля - системный, то сделать надо всего немного. Изменить систему власти, судебную и правоохранительную, экономическую и социальную, реформировать министерство обороны, армию и спецслужбы, систему здравоохранения, образования, науки, установить конституцию и отделить религию от государства. И это на первом этапе…

Э.Ф. - Завершить это интервью я бы хотел тем же самым вопросом, которым около сорока лет назад интервью с вами завершила Геула Коэн. Она спросила вас: "Будет хорошо?" Вы по-юношески возмутились и сказали, что это неправильный вопрос. Но я все же позволю себе. Будет хорошо, Яша?

Я.К. - Не знаю. Я знаю, что нужно сделать, чтобы было хорошо, но никто не обещает мне, что это будет сделано и будет сделано вовремя…

Э.Ф. - Много вопросов. Много многоточий... Как в книге и вообще в вашей жизни. Спасибо большое, Яша, за это интервью!

Интервью сделано и предоставлено блогером Эли Финбергом. Фото: Роман Криман