Жизнь во льдах: часть первая
Путешествие корреспондента Zman.com в горы Средней Азии. Продолжение см. здесь
Авиакомпания, взявшаяся доставить нас с напарником из Израиля в Казахстан, не уготовала нам коварных сюрпризов – за исключением, пожалуй, двухчасового опоздания на обоих половинах перелета – из Тель-Авива в Киев и из оного в Алма-Ату. Зато стоило нам сие предприятие без малого втрое дешевле общепринятого турецкого маршрута для любителей тянь-шаньских гор (через Стамбул – в Бишкек). Стараниями моей приятельницы, которая заказывала нам билеты, нам удалось избежать даже извечного бича альпинистов – оплаты сверхнормативного багажа; так что вылетев в пятницу из жаркого Тель-Авива, уже на рассвете следующего дня мы оказались в обещавшей быть не менее жаркой Алма-Ате, бывшей столице, а ныне рядовом городе, даже не областном центре Казахстана
Здесь нас встретил один из водителей принимающей компании (о которой чуть позже) с внедорожником, в недрах которого быстро и уверенно исчезли и наши необъятные рюкзаки, и огромный красный баул третьего участника нашего безнадежного предприятия – белоруса по имени Владислав Каган.
Важное отступление насчет самого предприятия. Мы с Димой едем на Тянь-Шань, чтобы подняться на его высшую точку – пик Победы, имеющий грозную репутацию среди восходителей всего мира. При своих 7439 метрах над уровнем моря он считается не уступающим иным восьмитысячникам по тяжести погодных условий и физической сложности восхождения. Здесь почти каждый сезон остаются те, кому не повезло с погодой, или те, кто не рассчитал собственных сил при штурме горы. На гребне горы ветер тут и там рвет и полощет остатки палаток и спальных мешков, в которые завернуты тела умерших от истощения, сердечной недостаточности, либо просто замерзших: спуск с семикилометровой высоты, как правило, требует организации полномасштабной экспедиции, расходы на которую измеряются десятками тысяч долларов и не под силу родственникам.
Справедливости ради следует заметить, что зловещая статистика (а были годы, когда количество восходителей на гору уравнивалось количеством погибших на ней) имеет во многом объективный характер. Мощный массив, протянувшийся на 12 километров с запада на восток, отделяет сухую китайскую пустыню Такла-Макан от влажного климата горного Тянь-Шаня. Три километра высоты массива барьером стоят на пути горячих воздушных масс, двигающихся из пустыни, остывающих с подъемом вверх и собирающихся в облака, которые и формируют специфическую погоду в районе. Здесь нередки локальные метели, очаги непогоды, которые ограничиваются только этим гребнем или только верхней его частью. Сильные ветра наверху почти постоянны даже в хорошую погоду, что еще более осложняет передвижение на высоте, по определению не предназначенной для активной физической деятельности.
Мы приезжали сюда уже по нескольку раз, и вместе, и по отдельности, но гора ни разу не дала нам даже возможности на полноценную попытку восхождения, стряхивая метелями и циклонами уже со своих нижних склонов. На этот раз Дима предложил идти не по классическому маршруту, каким поднимаются все нормальные (если можно так сказать) альпинисты, а по пути первовосходителей, который за последние двадцать лет посещался ровно два раза, да и до тех пор не пользовался особой популярностью. Коротко говоря, его главное преимущество – в том, что он короче классики, которая требует долго ходить туда-сюда по гребню на вредных для здоровья высотах. Главный недостаток короткого маршрута заключается в лавиноопасности практически на всем его протяжении – в чем нам предстояло убедиться на личном опыте. Но на стадии подготовки мы решили, что посмотрим на состояние снега и тогда уже примем решение – в конце концов классического маршрута никто не отменял, и он всегда останется альтернативой нашим планам.
Синим цветом обозначен маршрут Абалакова (первопроходителей 1956 года), красным - классический маршрут, которым поднимаются с 1960 года
Итак, вернемся в аэропорт Алма-Аты, где нас погрузили на народный казахский автомобиль "Тойота Лэндкрузер", который отправился в 300-километровую поездку вглубь Тянь-Шаня, в лагерь Каркара на границе с Киргизией. Кстати, определение народного казахского автомобиля не мое, так одну из моделей "Тойоты", а именно "Лэндкрузер-100", называют сами местные жители. Вообще, в Казахстане весьма развит культ автомобиля вообще и внедорожника в частности. Сложно сказать, насколько он практически оправдан в черте города, но джипов разных мастей и моделей в самой Алма-Ате хоть пруд пруди. Пристрастие к большим объемам двигателей сыграло с казахами злую шутку с принятием Россией новых таможенных пошлин на автомобили, о которых здешние водители все как один говорят с легкими, но от души матерками. Начиная с 4 литров размеры пошлин измеряются такими тысячами долларов, что импорт автомобилей в Казахстан в последние месяцы уже начал переориентироваться с Европы на Китай.
Впрочем, вернемся к нашему путешествию. Первые два часа его прошли в утомительном движении по пригородам бывшей столицы в режиме 90-60-90 - опять же местное описание, отражающее разрешенную скорость на трассе и в черте каждого из многочисленных поселков по дороге.
Затем мы повернули на юг, в сторону горного хребта Заилийского Алатау, вдоль которого двигались до сих пор;
скучные степные пейзажи быстро сменились разноцветным хаотичным нагромождением холмов, более радующим глаз разнообразием.
Проехали мимо въезда в Чарынский каньон, гордости казахов – по описаниям и немногому увиденному из окна (сам каньон был не по пути) он должен представлять собой нечто среднее между любым из каньонов Мертвого моря и Большим каньоном в США. Фотографий его у меня не осталось по вполне прозаической причине: закончились батарейки в фотоаппарате, а лезть в багажник за новыми я поленился. Знай я, что из всей этой поездки сохранятся только мои снимки, я бы поднапрягся; впрочем, об этом позже.
А пока мы миновали последний по пути райцентр Кегень, город одного светофора.
На подъездах к Кегеню
Светофор установлен не так давно и является достопримечательностью слабо населенного пункта, совершенно не испытывающего в нем нужды. Впрочем, ночью он производит необходимый эффект, создавая некоторое впечатление, что ты находишься в большом городе.
Последние 30 км едем практически по целине, вплотную к природе.
Горные луга Тянь-Шаня, высота около 2 километров
Причиной тому – замысловатость постсоветских границ. Цель нашего пути находится на территории Казахстана, но последний десяток километров проходит по киргизскому берегу пограничной речки, возвращаясь в Казахстан только в последний момент. Поэтому по дороге приходится преодолевать две погранзаставы – со всеми вытекающими последствиями в виде виз, пропусков, печатей с подписями и санкций с разрешениями. В прошлом году казахские власти решили закрыть этот пограничный переход, который не работает и по сей день; поэтому хозяин компании и лагеря Казбек Валиев пробил своими силами грунтовку по казахской стороне реки, прямо вдоль новенькой колючей проволоки.
[i]Граница на замке - справа Киргизия
[/i]
Пройти здесь, правда, могут только внедорожники, но об автомобильных привычках местных жителей я уже писал выше. Наш водитель тоже выделывает немыслимые коленца с джипом, пока не схватывает-таки камень с обочины. Сильный удар по ободу колеса, которое с громким шипением возвещает о случившемся – и мы застреваем – к счастью, всего в полукилометре от конечной точки путешествия. Вскоре нам подвозят набор молодого водителя: зубило и топор, с помощью которых обод довольно быстро принимает первозданную форму;
камера накачивается и машина довозит нас до лагеря, где в рядок стоит уже с десяток серьезных джипов, создавая навязчивое впечатление бандитской сходки в России девяностых годов.
На следующее утро нас и еще десяток собравшихся в лагере альпинистов вертолетом перебрасывают в базовый лагерь на леднике Южный Иныльчек, к подножию Хан-Тенгри и Победы. Это единственная часть пути, не продуманная Валиевым с точки зрения бумажно-оформительской работы, поскольку базовый лагерь на леднике административно находится в Киргизии, а потому тот, кто пересекает границу, минуя пограничников, автоматически становится преступником с точки зрения правоохранительных органов этой страны. Ну да бог с ними – и с казахами, и с киргизами: мы уже в вертолете, будем считать, что нас не догонят.
40 минут полета сквозь сырты и предгорья Центрального Тянь-Шаня вылились бы во времена Пржевальского в месячное путешествие; да и в наши дни по земле сюда можно добраться только на своих двоих.
Широкая долина с вертолёта по пути на ледник
Ледник Иныльчек с вертолёта, около километра над землей и 5000 метров над уровнем моря
Здешний лагерь принадлежит киргизской туристическо-альпинистской фирме и носит коммерческий характер, то есть существует на деньги клиентов в течение июля-августа, после чего сворачивается на зиму и большей частью вывозится "на Большую землю". Базовый лагерь – это штабная палатка с радиосвязью, большая столовая и кухня, палатка лагерного врача Аваса из Ташкента, полтора-два десятка жилых палаток-бочек для клиентов, гидов и другого персонала лагеря. Ну и другая мелкая, но важная инфраструктура типа туалетов, бани и генератора, который обеспечивает электричество в вечерние часы в столовой. Последняя на это время превращается в дом культуры, рюмочную, кинотеатр и просто место всевозможного общения.
Днем столовая также является средоточием культурной и кулинарной жизни лагеря, которая проходит в промежутках между завтраками, обедами и ужинами.
Базовый лагерь фирмы "Аксай трэвел"; жилые палатки на переднем плане, столовая справа выше
На задворках лагеря, за вертолетной площадкой, расположены "кварталы бедноты" – палатки тех, кто не мог себе позволить или не пожелал заплатить за полный пакет услуг, а потому не получил права жить в лагерной палатке и питаться в столовой.
В основном здесь ютятся туристы-иностранцы, пришедшие из долины пешком и как правило не имеющие наполеоновских планов относительно местных вершин; впрочем, есть и исключения. К ним относилась и живописная группа из троих болгар, с которыми мы познакомились в Каркаре: Иван с подругой Кристиной и пожилой Борис, прибившийся к ним более-менее случайно. Ваня единственный среди них говорил по-русски, зато говорил быстрее, больше и лучше нас всех вместе взятых. Борис впоследствии прославился тем, что, поднявшись на седло Хан-Тенгри, оглядел хозяйским взглядом оставшийся путь и сказал: "А, ну тут все понятно, идти нужно так, потом здесь и вон туда. Дальше неинтересно". После чего спустился и уехал отдыхать на Иссык-Куль. Ваня одним из первых в сезоне поднялся на Хан-Тенгри, попутно поссорившись с Кристиной. Весь лагерь, затаив дыхание, следил за радиосериалом, в ходе которого Ваня сообщал начальнику лагеря, что Кристина его не слушается и уходит на восхождение со шведской группой. Кристина же потом, не добившись успеха со шведами, прибьется к киевлянину Жене, с которым поднимется-таки на вершину – дней через десять после Вани.
Ваня и Кристина
Что еще сказать о быте лагеря? Кормят обильно и вкусно, единственное спасение в том, что ты не сидишь в палатке все время, а периодически выходишь на восхождения. Удивляюсь, как начальник лагеря Дима Греков сохраняет свою поджарую фигуру – притом, что один из немногих питается в столовой постоянно в течение всего сезона. С другой стороны, на высоте четырех километров живот, вероятно, не отрастишь, как ни старайся.
Так или иначе, мы отвели себе день прилета и следующий за ним на адаптацию организма к неожиданному броску на четыре километра вверх (напоминаю для забывших и непосвященных – на этой высоте атмосферное давление, а заодно и содержание кислорода в воздухе падает на 40%). Еще 15 июля мы были на уровне моря, а уже 19-го вышли из лагеря с тяжелыми рюкзаками в сторону массива Победы – с тем, чтобы ознакомиться с маршрутом и по возможности подняться по нему как можно выше. План-минимум был подняться на так называемый пьедестал в основании стены. Это покрытый глубоким снегом склон высотой в 600-700 метров над ледником, который выводит на более-менее ровное снежное же поле, откуда подъем продолжается по увешанному снежными карнизами опять же снежному гребню. Другими словами, речь шла о здоровенной куче снега – о самом высоком и глубоком сугробе, с которым я когда-либо имел дело.
Отношения с этим сугробом у нас сложились непростые. В первый день мы подошли в верховья ледника Звездочка, на место, где обычно разбивают первый лагерь по дороге на классический маршрут. Так поступили и мы, поставив здесь (на ближайший месяц) вместительную палатку Влада и сбросив в нее часть принесенных снизу продуктов.
На следующее утро вышли около семи утра. Пошли тройкой, связавшись веревкой с самого начала, поскольку дальше начиналось творчество на снежной целине, под которой трещины в леднике уводили до центра земли. Наша подготовка к Большому сугробу включала снегоступы, взятые взаймы у приятеля в Израиле. Это было и преимуществом, и недостатком. Преимуществом – потому что, будучи обутым в снегоступы, ты не проваливался в глубоком снегу, что значительно увеличивало скорость передвижения. Недостатком – потому что пара снегоступов была одна на троих, а, как выяснилось, пробитая первым тропа никак не держит второго, а тем более третьего. Будучи вторым, я довольно быстро испытал разочарование от снегоступинга, и прошел не один час, пока я примирился с тем, что следы, оставленные идущим впереди Димой, лишь обозначают место, где мне предстоит пробивать траншею, глубиной то по колено, то по пояс. Сказанное относится и к хождению по леднику, где на провалившейся в очередной раз тропе я "поймал" свою первую в этом сезоне трещину. Неожиданно ледник резво подскочил к подбородку, одновременно под ногами вместо снега оказалась пустота, и в следующий момент я обнаружил, что торчу в трещине, болтая ногами, заклиненный рюкзаком и опираясь локтями на ненадежный подающийся снег на краях дыры. Тут веревка, идущая от Димы, натянулась, создавая так нужный сейчас боковой вектор движения; это помогло мне, уперевшись, наконец, ногами в ледяные стенки, навалиться на положенные плашмя лыжные палки, лечь набок, потом на живот и выкатиться на снег за пределы холодной дыры.
По сугробу мы блуждали долго, больше часа только выходили на линию предполагаемого подъема, а затем начали лавировать среди горбов, холмов и карнизов, медленно, очень медленно поднимаясь вверх. Помимо утомительности, описанная техника "снегоступинга на троих" имела не менее важный минус – чрезвычайно медленное продвижение. Насколько я мог видеть, на особо крутых участках и Диме в снегоступах было несладко. Безусловно, играло роль и то, что это был фактически первый (хорошо, второй) рабочий день; отсутствие акклиматизации, несомненно, также влияло на работоспособность. Однако и вышли мы относительно поздно, так что отсчет набора высоты можно было вести только часов с 10 утра. Около часа дня остановились в небольшой мульде на обед, я приготовил суп, заправив его колбасой, и мы с удовольствием все это съели. Потратив на нужное дело не меньше часа, отправились дальше.
Медленно наступал вечер; к пяти часам мы были, согласно показаниям GPS, на высоте около 4800 метров. В какой-то момент Дима, стоявший в десяти метрах надо мной на крутом склоне, вдруг сказал: "Может, пойдем вниз?" Я недоуменно высунулся из своей траншеи и обиженно спросил, что он имеет в виду, приняв вопрос как личную обиду. Я и так весь день мучался ощущением, что задерживаю общее движение. Мне еще предстояло привыкнуть к этому ощущению, поскольку на тропе и Дима, и Влад, как правило, далеко убегали от меня, от природы тихоходного, оставляя наедине с надоедливым и капризным внутренним голосом. Сейчас, впрочем, Дима пробубнил что-то непонятное о причинах неожиданного предложения и вновь принялся размахивать над моей головой снегоступами.
Тут все и произошло. Раздался какой-то приглушенный звук неясного характера, нечто среднее между продолжительном вздохом и невыраженным треском. Я поднял голову и с недоумением увидел, как Дима удаляется от меня вместе со склоном, на котором стоит. В следующую секунду его сдернуло веревкой вслед за мной, а меня самого развернуло, вырвало из рук палки и неудержимо поволокло вниз. Только теперь я сообразил, что происходит, увлекаемый вниз постепенно ускоряющейся мощной массой снега; вместе со скоростью росла ощущаемая мощь лавины, которая беспорядочно вращала меня, по-хозяйски поддавая со всех сторон здоровыми комьями снега. Нет, не помню, чтобы перед глазами срочно промчалась вся автобиография, но одна экзистенциальная мысль проскочила-таки – изрядно разбавленное любопытством легкое удивление: мол, неужели все вот так быстро закончится? Переломает руки-ноги или перемелет и похоронит под снегом? Последний вариант вызвал мысль более практического свойства: я не знал, в какой позе закончатся мои кульбиты, а потому старался держать руки ближе к лицу и выполнять единственную рекомендацию, которую помнил насчет поведения в лавинах – "производить руками плавательные движения" ("по направлению к кладбищу" – так заканчивается известный анекдот на эту тему; хотя не думаю, что тогда эта мысль приходила мне в голову). Со стороны эти движения больше напоминали работу автомобильных дворников или борьбу с надоедливыми комарами, но так я пытался избежать опасности быть засыпанным так, что не смогу дышать.
Вскоре играющая моим телом многотонная масса замедлила движение на очередном пологом выкате, я обнаружил себя сидящим на здоровенных белых булыжниках спиной к склону и решил, что приключение благополучно закончилось – и тут накатившая сзади масса в последнем импульсе инерции бесцеремонно пихнула меня вперед, и я вновь покатился вниз. В следующий момент лавина остановилась, а затем и я вместе с ней – постепенно осознавая, что лежу на склоне вниз головой на рюкзаке, который с меня еще не сорвало.
Сориентировавшись в пространстве, я принялся дурным голосом орать, вызывая Влада и Диму и со страхом дожидаясь ответа. Потом Дима сам говорил, что звал нас, а мы молчали. Думаю, что просто в первые секунды каждый слышал только себя, даже обращаясь к другим. Так или иначе, проехали мы метров двести. Насколько я помню Влада до и после лавины, он как стоял, так и продолжал стоять в той же позе, только двумя сотнями метров ниже; наверное, он вскочил на ноги первым. Что касается Димы, то ему повезло меньше. Он крикнул, что его засыпало, поэтому я освободился от рюкзака, принял нормальное положение (головой вверх) и поспешил подняться. Запрессовало Диму сильно, поперек груди и ниже, на поверхности остались только голова, грудь и левая рука, которой он мало что мог сделать с быстро уплотнявшимся снегом. Я начал отбрасывать комья, вскоре подоспел Влад с лопатой, и мы раскопали сначала правую руку Димы, а затем и ноги, к моему удивлению все еще в снегоступах.
Чудом обошлось без единой травмы, хотя в следующие дни многочисленные синяки постепенно обнаружились у каждого. Положение со снаряжением оказалось хуже: из шести палок осталась одна с погнутым концом, к вечеру выяснилось, что у Димы с рюкзака сорвало все, что висело снаружи: лопату, GPS, фотоаппарат, другие мелочи. Беглый осмотр ближайших десяти метров, разумеется, ничего не дал, да мы не слишком и старались. Придя в себя, начали спускаться по снежным валунам той же самой лавины, засыпавшей наши следы. Вечерний размокший снег еще меньше утреннего был расположен выдерживать вес тела; особенно это раздражало, когда спустились со склона и вышли на ледник.
Сугроб, снятый сверху-сбоку через два дня. В центре виден выкат "нашей лавины", слева от него на склоне - цепочка следов
Трещины тоже все более призывно распахивали свои объятия на всем протяжении тропы. По дороге я ухитрился наступить и в ледяное озеро, крывшееся под снегом, так что даже ботинок до колена не спас меня от совершенно не бодрящего ощущения холодной ванны. В палатку мы ввалились мокрые и замерзшие, тихие и усталые к девяти вечера, уже в глубоких сумерках.
Продолжение следует
Авиакомпания, взявшаяся доставить нас с напарником из Израиля в Казахстан, не уготовала нам коварных сюрпризов – за исключением, пожалуй, двухчасового опоздания на обоих половинах перелета – из Тель-Авива в Киев и из оного в Алма-Ату. Зато стоило нам сие предприятие без малого втрое дешевле общепринятого турецкого маршрута для любителей тянь-шаньских гор (через Стамбул – в Бишкек). Стараниями моей приятельницы, которая заказывала нам билеты, нам удалось избежать даже извечного бича альпинистов – оплаты сверхнормативного багажа; так что вылетев в пятницу из жаркого Тель-Авива, уже на рассвете следующего дня мы оказались в обещавшей быть не менее жаркой Алма-Ате, бывшей столице, а ныне рядовом городе, даже не областном центре Казахстана
Здесь нас встретил один из водителей принимающей компании (о которой чуть позже) с внедорожником, в недрах которого быстро и уверенно исчезли и наши необъятные рюкзаки, и огромный красный баул третьего участника нашего безнадежного предприятия – белоруса по имени Владислав Каган.
Важное отступление насчет самого предприятия. Мы с Димой едем на Тянь-Шань, чтобы подняться на его высшую точку – пик Победы, имеющий грозную репутацию среди восходителей всего мира. При своих 7439 метрах над уровнем моря он считается не уступающим иным восьмитысячникам по тяжести погодных условий и физической сложности восхождения. Здесь почти каждый сезон остаются те, кому не повезло с погодой, или те, кто не рассчитал собственных сил при штурме горы. На гребне горы ветер тут и там рвет и полощет остатки палаток и спальных мешков, в которые завернуты тела умерших от истощения, сердечной недостаточности, либо просто замерзших: спуск с семикилометровой высоты, как правило, требует организации полномасштабной экспедиции, расходы на которую измеряются десятками тысяч долларов и не под силу родственникам.
Справедливости ради следует заметить, что зловещая статистика (а были годы, когда количество восходителей на гору уравнивалось количеством погибших на ней) имеет во многом объективный характер. Мощный массив, протянувшийся на 12 километров с запада на восток, отделяет сухую китайскую пустыню Такла-Макан от влажного климата горного Тянь-Шаня. Три километра высоты массива барьером стоят на пути горячих воздушных масс, двигающихся из пустыни, остывающих с подъемом вверх и собирающихся в облака, которые и формируют специфическую погоду в районе. Здесь нередки локальные метели, очаги непогоды, которые ограничиваются только этим гребнем или только верхней его частью. Сильные ветра наверху почти постоянны даже в хорошую погоду, что еще более осложняет передвижение на высоте, по определению не предназначенной для активной физической деятельности.
Мы приезжали сюда уже по нескольку раз, и вместе, и по отдельности, но гора ни разу не дала нам даже возможности на полноценную попытку восхождения, стряхивая метелями и циклонами уже со своих нижних склонов. На этот раз Дима предложил идти не по классическому маршруту, каким поднимаются все нормальные (если можно так сказать) альпинисты, а по пути первовосходителей, который за последние двадцать лет посещался ровно два раза, да и до тех пор не пользовался особой популярностью. Коротко говоря, его главное преимущество – в том, что он короче классики, которая требует долго ходить туда-сюда по гребню на вредных для здоровья высотах. Главный недостаток короткого маршрута заключается в лавиноопасности практически на всем его протяжении – в чем нам предстояло убедиться на личном опыте. Но на стадии подготовки мы решили, что посмотрим на состояние снега и тогда уже примем решение – в конце концов классического маршрута никто не отменял, и он всегда останется альтернативой нашим планам.
Синим цветом обозначен маршрут Абалакова (первопроходителей 1956 года), красным - классический маршрут, которым поднимаются с 1960 года
Итак, вернемся в аэропорт Алма-Аты, где нас погрузили на народный казахский автомобиль "Тойота Лэндкрузер", который отправился в 300-километровую поездку вглубь Тянь-Шаня, в лагерь Каркара на границе с Киргизией. Кстати, определение народного казахского автомобиля не мое, так одну из моделей "Тойоты", а именно "Лэндкрузер-100", называют сами местные жители. Вообще, в Казахстане весьма развит культ автомобиля вообще и внедорожника в частности. Сложно сказать, насколько он практически оправдан в черте города, но джипов разных мастей и моделей в самой Алма-Ате хоть пруд пруди. Пристрастие к большим объемам двигателей сыграло с казахами злую шутку с принятием Россией новых таможенных пошлин на автомобили, о которых здешние водители все как один говорят с легкими, но от души матерками. Начиная с 4 литров размеры пошлин измеряются такими тысячами долларов, что импорт автомобилей в Казахстан в последние месяцы уже начал переориентироваться с Европы на Китай.
Впрочем, вернемся к нашему путешествию. Первые два часа его прошли в утомительном движении по пригородам бывшей столицы в режиме 90-60-90 - опять же местное описание, отражающее разрешенную скорость на трассе и в черте каждого из многочисленных поселков по дороге.
Затем мы повернули на юг, в сторону горного хребта Заилийского Алатау, вдоль которого двигались до сих пор;
скучные степные пейзажи быстро сменились разноцветным хаотичным нагромождением холмов, более радующим глаз разнообразием.
Проехали мимо въезда в Чарынский каньон, гордости казахов – по описаниям и немногому увиденному из окна (сам каньон был не по пути) он должен представлять собой нечто среднее между любым из каньонов Мертвого моря и Большим каньоном в США. Фотографий его у меня не осталось по вполне прозаической причине: закончились батарейки в фотоаппарате, а лезть в багажник за новыми я поленился. Знай я, что из всей этой поездки сохранятся только мои снимки, я бы поднапрягся; впрочем, об этом позже.
А пока мы миновали последний по пути райцентр Кегень, город одного светофора.
На подъездах к Кегеню
Светофор установлен не так давно и является достопримечательностью слабо населенного пункта, совершенно не испытывающего в нем нужды. Впрочем, ночью он производит необходимый эффект, создавая некоторое впечатление, что ты находишься в большом городе.
Последние 30 км едем практически по целине, вплотную к природе.
Горные луга Тянь-Шаня, высота около 2 километров
Причиной тому – замысловатость постсоветских границ. Цель нашего пути находится на территории Казахстана, но последний десяток километров проходит по киргизскому берегу пограничной речки, возвращаясь в Казахстан только в последний момент. Поэтому по дороге приходится преодолевать две погранзаставы – со всеми вытекающими последствиями в виде виз, пропусков, печатей с подписями и санкций с разрешениями. В прошлом году казахские власти решили закрыть этот пограничный переход, который не работает и по сей день; поэтому хозяин компании и лагеря Казбек Валиев пробил своими силами грунтовку по казахской стороне реки, прямо вдоль новенькой колючей проволоки.
[i]Граница на замке - справа Киргизия
[/i]
Пройти здесь, правда, могут только внедорожники, но об автомобильных привычках местных жителей я уже писал выше. Наш водитель тоже выделывает немыслимые коленца с джипом, пока не схватывает-таки камень с обочины. Сильный удар по ободу колеса, которое с громким шипением возвещает о случившемся – и мы застреваем – к счастью, всего в полукилометре от конечной точки путешествия. Вскоре нам подвозят набор молодого водителя: зубило и топор, с помощью которых обод довольно быстро принимает первозданную форму;
камера накачивается и машина довозит нас до лагеря, где в рядок стоит уже с десяток серьезных джипов, создавая навязчивое впечатление бандитской сходки в России девяностых годов.
На следующее утро нас и еще десяток собравшихся в лагере альпинистов вертолетом перебрасывают в базовый лагерь на леднике Южный Иныльчек, к подножию Хан-Тенгри и Победы. Это единственная часть пути, не продуманная Валиевым с точки зрения бумажно-оформительской работы, поскольку базовый лагерь на леднике административно находится в Киргизии, а потому тот, кто пересекает границу, минуя пограничников, автоматически становится преступником с точки зрения правоохранительных органов этой страны. Ну да бог с ними – и с казахами, и с киргизами: мы уже в вертолете, будем считать, что нас не догонят.
40 минут полета сквозь сырты и предгорья Центрального Тянь-Шаня вылились бы во времена Пржевальского в месячное путешествие; да и в наши дни по земле сюда можно добраться только на своих двоих.
Широкая долина с вертолёта по пути на ледник
Ледник Иныльчек с вертолёта, около километра над землей и 5000 метров над уровнем моря
Здешний лагерь принадлежит киргизской туристическо-альпинистской фирме и носит коммерческий характер, то есть существует на деньги клиентов в течение июля-августа, после чего сворачивается на зиму и большей частью вывозится "на Большую землю". Базовый лагерь – это штабная палатка с радиосвязью, большая столовая и кухня, палатка лагерного врача Аваса из Ташкента, полтора-два десятка жилых палаток-бочек для клиентов, гидов и другого персонала лагеря. Ну и другая мелкая, но важная инфраструктура типа туалетов, бани и генератора, который обеспечивает электричество в вечерние часы в столовой. Последняя на это время превращается в дом культуры, рюмочную, кинотеатр и просто место всевозможного общения.
Днем столовая также является средоточием культурной и кулинарной жизни лагеря, которая проходит в промежутках между завтраками, обедами и ужинами.
Базовый лагерь фирмы "Аксай трэвел"; жилые палатки на переднем плане, столовая справа выше
На задворках лагеря, за вертолетной площадкой, расположены "кварталы бедноты" – палатки тех, кто не мог себе позволить или не пожелал заплатить за полный пакет услуг, а потому не получил права жить в лагерной палатке и питаться в столовой.
В основном здесь ютятся туристы-иностранцы, пришедшие из долины пешком и как правило не имеющие наполеоновских планов относительно местных вершин; впрочем, есть и исключения. К ним относилась и живописная группа из троих болгар, с которыми мы познакомились в Каркаре: Иван с подругой Кристиной и пожилой Борис, прибившийся к ним более-менее случайно. Ваня единственный среди них говорил по-русски, зато говорил быстрее, больше и лучше нас всех вместе взятых. Борис впоследствии прославился тем, что, поднявшись на седло Хан-Тенгри, оглядел хозяйским взглядом оставшийся путь и сказал: "А, ну тут все понятно, идти нужно так, потом здесь и вон туда. Дальше неинтересно". После чего спустился и уехал отдыхать на Иссык-Куль. Ваня одним из первых в сезоне поднялся на Хан-Тенгри, попутно поссорившись с Кристиной. Весь лагерь, затаив дыхание, следил за радиосериалом, в ходе которого Ваня сообщал начальнику лагеря, что Кристина его не слушается и уходит на восхождение со шведской группой. Кристина же потом, не добившись успеха со шведами, прибьется к киевлянину Жене, с которым поднимется-таки на вершину – дней через десять после Вани.
Ваня и Кристина
Что еще сказать о быте лагеря? Кормят обильно и вкусно, единственное спасение в том, что ты не сидишь в палатке все время, а периодически выходишь на восхождения. Удивляюсь, как начальник лагеря Дима Греков сохраняет свою поджарую фигуру – притом, что один из немногих питается в столовой постоянно в течение всего сезона. С другой стороны, на высоте четырех километров живот, вероятно, не отрастишь, как ни старайся.
Так или иначе, мы отвели себе день прилета и следующий за ним на адаптацию организма к неожиданному броску на четыре километра вверх (напоминаю для забывших и непосвященных – на этой высоте атмосферное давление, а заодно и содержание кислорода в воздухе падает на 40%). Еще 15 июля мы были на уровне моря, а уже 19-го вышли из лагеря с тяжелыми рюкзаками в сторону массива Победы – с тем, чтобы ознакомиться с маршрутом и по возможности подняться по нему как можно выше. План-минимум был подняться на так называемый пьедестал в основании стены. Это покрытый глубоким снегом склон высотой в 600-700 метров над ледником, который выводит на более-менее ровное снежное же поле, откуда подъем продолжается по увешанному снежными карнизами опять же снежному гребню. Другими словами, речь шла о здоровенной куче снега – о самом высоком и глубоком сугробе, с которым я когда-либо имел дело.
Отношения с этим сугробом у нас сложились непростые. В первый день мы подошли в верховья ледника Звездочка, на место, где обычно разбивают первый лагерь по дороге на классический маршрут. Так поступили и мы, поставив здесь (на ближайший месяц) вместительную палатку Влада и сбросив в нее часть принесенных снизу продуктов.
На следующее утро вышли около семи утра. Пошли тройкой, связавшись веревкой с самого начала, поскольку дальше начиналось творчество на снежной целине, под которой трещины в леднике уводили до центра земли. Наша подготовка к Большому сугробу включала снегоступы, взятые взаймы у приятеля в Израиле. Это было и преимуществом, и недостатком. Преимуществом – потому что, будучи обутым в снегоступы, ты не проваливался в глубоком снегу, что значительно увеличивало скорость передвижения. Недостатком – потому что пара снегоступов была одна на троих, а, как выяснилось, пробитая первым тропа никак не держит второго, а тем более третьего. Будучи вторым, я довольно быстро испытал разочарование от снегоступинга, и прошел не один час, пока я примирился с тем, что следы, оставленные идущим впереди Димой, лишь обозначают место, где мне предстоит пробивать траншею, глубиной то по колено, то по пояс. Сказанное относится и к хождению по леднику, где на провалившейся в очередной раз тропе я "поймал" свою первую в этом сезоне трещину. Неожиданно ледник резво подскочил к подбородку, одновременно под ногами вместо снега оказалась пустота, и в следующий момент я обнаружил, что торчу в трещине, болтая ногами, заклиненный рюкзаком и опираясь локтями на ненадежный подающийся снег на краях дыры. Тут веревка, идущая от Димы, натянулась, создавая так нужный сейчас боковой вектор движения; это помогло мне, уперевшись, наконец, ногами в ледяные стенки, навалиться на положенные плашмя лыжные палки, лечь набок, потом на живот и выкатиться на снег за пределы холодной дыры.
По сугробу мы блуждали долго, больше часа только выходили на линию предполагаемого подъема, а затем начали лавировать среди горбов, холмов и карнизов, медленно, очень медленно поднимаясь вверх. Помимо утомительности, описанная техника "снегоступинга на троих" имела не менее важный минус – чрезвычайно медленное продвижение. Насколько я мог видеть, на особо крутых участках и Диме в снегоступах было несладко. Безусловно, играло роль и то, что это был фактически первый (хорошо, второй) рабочий день; отсутствие акклиматизации, несомненно, также влияло на работоспособность. Однако и вышли мы относительно поздно, так что отсчет набора высоты можно было вести только часов с 10 утра. Около часа дня остановились в небольшой мульде на обед, я приготовил суп, заправив его колбасой, и мы с удовольствием все это съели. Потратив на нужное дело не меньше часа, отправились дальше.
Медленно наступал вечер; к пяти часам мы были, согласно показаниям GPS, на высоте около 4800 метров. В какой-то момент Дима, стоявший в десяти метрах надо мной на крутом склоне, вдруг сказал: "Может, пойдем вниз?" Я недоуменно высунулся из своей траншеи и обиженно спросил, что он имеет в виду, приняв вопрос как личную обиду. Я и так весь день мучался ощущением, что задерживаю общее движение. Мне еще предстояло привыкнуть к этому ощущению, поскольку на тропе и Дима, и Влад, как правило, далеко убегали от меня, от природы тихоходного, оставляя наедине с надоедливым и капризным внутренним голосом. Сейчас, впрочем, Дима пробубнил что-то непонятное о причинах неожиданного предложения и вновь принялся размахивать над моей головой снегоступами.
Тут все и произошло. Раздался какой-то приглушенный звук неясного характера, нечто среднее между продолжительном вздохом и невыраженным треском. Я поднял голову и с недоумением увидел, как Дима удаляется от меня вместе со склоном, на котором стоит. В следующую секунду его сдернуло веревкой вслед за мной, а меня самого развернуло, вырвало из рук палки и неудержимо поволокло вниз. Только теперь я сообразил, что происходит, увлекаемый вниз постепенно ускоряющейся мощной массой снега; вместе со скоростью росла ощущаемая мощь лавины, которая беспорядочно вращала меня, по-хозяйски поддавая со всех сторон здоровыми комьями снега. Нет, не помню, чтобы перед глазами срочно промчалась вся автобиография, но одна экзистенциальная мысль проскочила-таки – изрядно разбавленное любопытством легкое удивление: мол, неужели все вот так быстро закончится? Переломает руки-ноги или перемелет и похоронит под снегом? Последний вариант вызвал мысль более практического свойства: я не знал, в какой позе закончатся мои кульбиты, а потому старался держать руки ближе к лицу и выполнять единственную рекомендацию, которую помнил насчет поведения в лавинах – "производить руками плавательные движения" ("по направлению к кладбищу" – так заканчивается известный анекдот на эту тему; хотя не думаю, что тогда эта мысль приходила мне в голову). Со стороны эти движения больше напоминали работу автомобильных дворников или борьбу с надоедливыми комарами, но так я пытался избежать опасности быть засыпанным так, что не смогу дышать.
Вскоре играющая моим телом многотонная масса замедлила движение на очередном пологом выкате, я обнаружил себя сидящим на здоровенных белых булыжниках спиной к склону и решил, что приключение благополучно закончилось – и тут накатившая сзади масса в последнем импульсе инерции бесцеремонно пихнула меня вперед, и я вновь покатился вниз. В следующий момент лавина остановилась, а затем и я вместе с ней – постепенно осознавая, что лежу на склоне вниз головой на рюкзаке, который с меня еще не сорвало.
Сориентировавшись в пространстве, я принялся дурным голосом орать, вызывая Влада и Диму и со страхом дожидаясь ответа. Потом Дима сам говорил, что звал нас, а мы молчали. Думаю, что просто в первые секунды каждый слышал только себя, даже обращаясь к другим. Так или иначе, проехали мы метров двести. Насколько я помню Влада до и после лавины, он как стоял, так и продолжал стоять в той же позе, только двумя сотнями метров ниже; наверное, он вскочил на ноги первым. Что касается Димы, то ему повезло меньше. Он крикнул, что его засыпало, поэтому я освободился от рюкзака, принял нормальное положение (головой вверх) и поспешил подняться. Запрессовало Диму сильно, поперек груди и ниже, на поверхности остались только голова, грудь и левая рука, которой он мало что мог сделать с быстро уплотнявшимся снегом. Я начал отбрасывать комья, вскоре подоспел Влад с лопатой, и мы раскопали сначала правую руку Димы, а затем и ноги, к моему удивлению все еще в снегоступах.
Чудом обошлось без единой травмы, хотя в следующие дни многочисленные синяки постепенно обнаружились у каждого. Положение со снаряжением оказалось хуже: из шести палок осталась одна с погнутым концом, к вечеру выяснилось, что у Димы с рюкзака сорвало все, что висело снаружи: лопату, GPS, фотоаппарат, другие мелочи. Беглый осмотр ближайших десяти метров, разумеется, ничего не дал, да мы не слишком и старались. Придя в себя, начали спускаться по снежным валунам той же самой лавины, засыпавшей наши следы. Вечерний размокший снег еще меньше утреннего был расположен выдерживать вес тела; особенно это раздражало, когда спустились со склона и вышли на ледник.
Сугроб, снятый сверху-сбоку через два дня. В центре виден выкат "нашей лавины", слева от него на склоне - цепочка следов
Трещины тоже все более призывно распахивали свои объятия на всем протяжении тропы. По дороге я ухитрился наступить и в ледяное озеро, крывшееся под снегом, так что даже ботинок до колена не спас меня от совершенно не бодрящего ощущения холодной ванны. В палатку мы ввалились мокрые и замерзшие, тихие и усталые к девяти вечера, уже в глубоких сумерках.
Продолжение следует
Редактор новостей zman.com, журналист, переводчик. Бакалавр наук Еврейского университета (история, филология, специализация по Испании и Латинской Америке). На 9-м канале с 2002 года. В свободное время альпинист и скалолаз, инструктор альпинизма.
