Жизнь во льдах. Часть четвертая, предпоследняя
Путешествие корреспондента Zman.com в горы Средней Азии. Начало см. здесь.
Рассказ о следующем выходе на Победу я постараюсь сократить, чтобы избежать обвинений в занудности и ненужных повторах – поскольку часть пути пролегала там же, где мы бродили в прошлый раз. К тому времени, как мы отъелись и отдохнули после Хан-Тенгри, склоны Победы уже прогибались под тяжестью выпавшего во время непогоды снега – а Греков и другие обитатели лагеря ежедневно высматривали пропавшего Пашу. Контрольный срок еще не вышел, у Паши пока оставался резерв питания, которого он взял на восемь дней – но нигде на склоне не было видно никаких знаков пребывания человека, кроме многочисленных следов лавин.
Встали мы в день выхода рано, похозяйничали в пустой кухне, согрев чаю с бутербродами; но пока собрались, проснулась повариха Таня и уговорила подождать, пока она приготовит яичницу. Яичница здесь была пределом мечтаний и в частности голубой мечтой Димы, а потому уговаривать нас долго не
пришлось... Проделав обычный пятичасовой путь по леднику, дошли до своей палатки. На следующее утро вышли еще до 6 часов утра, поскольку планировали до вечера подняться с ледника (4500 м) до пещер на высоте 5800 метров. Добрались до перевала Дикий (где в прошлый раз нас трепало непогодой) и сели отдыхать под ним в снежной мульде. Приготовили еды,
пообедали.
На этот раз солнце палило нещадно, и нас быстро развезло: не хотелось даже вставать, не то что куда-то идти. Просидели здесь несколько часов и только в 15.00 тяжело поднялись и вышли на перевал.
Дима был как всегда оптимистичен относительно скорости, давая нам три часа на всю дорогу – а оставалось подняться по длинному снежному склону еще на 600 метров выше перевала. По ходу движения я замерял скорость подъема по альтиметру на часах: первые сто метров за час, вторые сто метров за час… К исходу третьего часа я вышел на снежное поле, ведущее к основанию длинного последнего взлета.
В конце взлета, там, где начинались скалы, малой точкой виднелся Влад, уже подходивший к нашей сегодняшней цели. Погода между тем быстро портилась, все чаще солнце скрывали быстро налетавшие из ниоткуда облака, которые сначала проносились сверху, а затем, по мере подъема, окутывали и меня колючим и холодным одеялом. Ветер все сильнее мёл по склону, сбивая с ритма, который я с трудом выработал для себя на снежных ступеньках тропы. Скорость, с которой заметались следы, была удивительной: каких-то двадцать минут назад здесь прошел Дима, а сейчас вместо его следов остались лишь легкие ямки на склоне, слабо намечающие нитку подъема. Ко всему прочему солнце садилось, хоть и позже на этой высоте, но так же неуклонно, как и в любом другом месте мира. С изменением освещения цвета становились более резкими и контрастными, сдвигаясь в трагично-малиновый спектр; уже имеющиеся тени удлинялись, несуществовавшие прежде возникали даже у мизерных пригорков и сугробов и также росли, добавляя все более темного голубого цвета на противоположной от солнца стороне склона.
К тому времени как я пересек поле, к пещерам далеко вверху подошел второй точкой Дима. Это было последнее, что я увидел при свете дня и между зарядами метели. Солнце село, быстро наступили сумерки, а метель перестала приходить зарядами и превратилась в настоящий снегопад с сильным ветром, порывы которого временами заставляли останавливаться и пережидать, чтобы не потерять равновесия. Тропу приходилось "ежешагно" нащупывать, пробивая ступени заново: если снег был свежим, и нога входила в склон легко, значит, ты попал по бывшей ступеньке; если ты чувствовал, что ударил по верхнему слою наста, то можно было спорить, что нетронутый снег провалится, как только ты перенесешь вес тела на эту ногу. Такая игра в морской бой (попал – не попал) на каждом шагу чрезвычайно выматывала; впрочем, когда спустилась темнота, тропу я окончательно потерял, и остаток пути вверх по крутому склону пришлось пробивать заново, уже не пытаясь экономить силы.
Идти ночью вверх неизвестно куда, имея лишь примерное направление, по нетронутому и подламывающемуся до "по колено" снегу, да под боковыми ударами ледяного ветра, оказалось трудоемким и утомительным занятием. Летевший практически параллельно склону снег был то ли поднят со склона, то ли принесен из туч сверху, но вернее всего и то, и другое. Холод как таковой не ощущался – спасибо толковой одежде и постоянному движению; только начинали мерзнуть руки в перчатках и рукавицах, вновь превратившихся в несгибаемые куски льда.
На каком-то этапе мне начало казаться, что я уже должен был дойти до пещеры. Дальше воображение услужливо подсказало, что я наверняка ее пропустил, и теперь к ней нужно будет спускаться. Кстати, в какую сторону? Я начал издавать сигналы бедствия в надежде, что Диме и Владу придет в голову ответить. И действительно, вдруг где-то высоко вверху замигал фонарик. Вместе с облегчением меня охватило сильное разочарование: подниматься было еще далеко. Пришлось вернуться к своему занятию и продолжать бить ступени в снегу, представлявшем собой то плотный фирн, с которого сдуло весь рыхлый слой свежего снега, то корку наста, которая проваливалась под ударом ботинка.
Еще несколько раз я останавливался в уверенности, что пещера уже близко – и всякий раз в ответ на мои отрывистые вопли «Э-эй!» откуда-то издали злорадно мигал огонек фонарика; после чего я вновь обреченно принимался за тоскливую работу. Вместе с усталостью постепенно приходил холод, и было уже не совсем ясно, что именно донимает больше: и то, и другое действовали вместе, усиливая друг друга. Неожиданно я наполовину почувствовал, наполовину заметил справа вне луча света от своего фонарика выполаживание склона. Два шага вправо – и выяснилось, что это не выполаживание а горизонтальная полка. Еще шаг – и передо мной черный проем-дыра в снегу. Сбрасываю рюкзак, нагибаясь, вваливаюсь в темноту. Выпрямляюсь, поднимаю глаза…
На секунду мне показалось, что меня обманули. Да нет, не на секунду. Я стоял в пещере, но она была абсолютно пуста. С правой стороны от входа была обширная комната, но здесь явно никого не было, по крайней мере, сегодня. Впрочем, нет, на вырубленной слева от входа полке лежали какие-то вещи: снаряжение, продукты, газовый баллон – но ни одна из вещей не была мне знакома, Влада с Димой тут явно не было. На мгновение я даже подумал, не остаться ли здесь, и черт с ним. Выходить в ночную вьюгу совсем не хотелось – внутри было относительно тепло и уж конечно не дул вездесущий изматывающий ветер. Минутное наваждение прошло, я вспомнил, что пещеры здесь как минимум, две – но все еще не мог понять, почему ребята полезли дальше. Скрепя сердце, я вылез к рюкзаку, взвалил его на плечи, выбрел с полки влево и полез дальше по осточертевшему склону. Буквально через десять метров справа вновь появилась полка, на краю которой торчали знакомые лыжные палки. Я заполз в низкий лаз пещеры, волоча рюкзак за собой. Тишина, никаких завываний ветра; справа от входа в нише сидит нахохлившийся Дима, слева в более глубоком углублении с низким потолком в спальном мешке лежит Влад.
Слава тебе, Господи, говорю я, автоматически отмечая неожиданность такой фразы для самого себя. На часах одиннадцать часов вечера, все вещи либо заиндевевшие, либо мокрые от снега, включая добрую половину содержимого рюкзака, который больше напоминает сугроб с торчащими во все стороны лямками. Я медленно прихожу в себя, долго стою в проходе, потом залезаю в склеп слева от входа и начинаю полулёжа разбирать рюкзак. Меня старательно отпаивают, затем откармливают. Не обсуждая планы на завтра, отходим ко сну.
Утром встаем отнюдь не рано, около восьми. Учитывая вчерашнее расписание, я и не собирался настаивать на раннем выходе, хотя спал плохо и при желании мог «поднять тревогу». На восьми-, а затем и десятичасовой связи пришли плохие новости снизу: Греков сообщил, что после обеда погода испортится – идет циклон, который закроет гору на 3-4 дня. Пока что снаружи неуверенно светило солнце, и мы продолжали собираться, втайне надеясь на всегдашнюю безалаберность метеорологов. Но нет, мы только успели дойти до первых скал и встегнуться в навешенную там веревку, как ветер усилился и пошел снег.
Скальный пояс представлял собой наклонные снежные поля, усыпанные скалами, нагромождениями валунов и скоплениями того и другого, среди которых мы и пробивались по висящим веревкам разной степени ветхости. При хорошей погоде и на гораздо меньшей высоте это было бы в высшей степени приятное занятие; сейчас же я почел за величайший героизм со своей стороны вынуть фотоаппарат и сделать пару снимков, слегка передающих характер окружающей нас белой свистопляски.
а также
Через три часа и после очередного валуна, вокруг которого была обернута перильная веревка, впереди открылся снежный склон с резко взлетающим углом наклона, из-за которого линия горизонта была ограничена перегибом в 200 шагах впереди. Взобравшись на перегиб, я увидел впереди наклонное белое поле, упирающееся в скальный склон. На границе снега и скал на одном месте копошились Дима и Влад. К этому времени снег почти прекратился, и небо очистилось; ветер, впрочем, продолжал свистеть вокруг, неся по земле поземку. Добравшись до спутников, я выяснил, что им происходящее вокруг нравится не больше меня, и сегодня решено было дальше не ходить. Под огромным валуном мы вырубили в снегу площадку для палатки, частично защищенную от западного ветра.
Для второй палатки места не хватило, потому что далее по площадке под снегом обнаружился камень, который никак не кончался, а, напротив, через пять метров оказался абсолютно неподвижной скалой. Пришлось забиться втроем в уже привычную желтую палаточку, предварительно выбив в склоне нишу под рюкзаки. Остаток дня провели под радостные завывания ветра снаружи и апокалиптические прогнозы Грекова на сеансах радиосвязи. Разместившись в палатке, мы уже вылезали из нее только в самом крайнем случае (на который я пожертвовал свои ботики, оставив их «дежурными» у входа – снаружи, разумеется). Ночь была примечательной необычной теснотой (к обычной уже привыкли), которая с каждым часом все усиливалась.
Вскоре стенки перестали хлопать на ветру и улеглись всей тяжестью завалившего их снега на наши с Димой спины и головы (мы с ним лежали по бокам палатки). Дима периодически будил меня резкими ударами по стенке со своей стороны, пытаясь сбить снег, но к утру всякая подобная возня потеряла практический смысл, поскольку нас практически похоронило под снегом. Когда рассвело, Дима бодро выскочил из спального мешка в непромокаемых чунях от «Сиверы», модного русского производителя туристической одежды последних лет. Так же быстро выскочить их палатки ему не удалось – выползать пришлось сквозь высокий сугроб, часть которого рухнула внутрь, окончательно разбудив меня. В частности сугроб полностью похоронил мои ботинки, которые после извлечения никак не хотели отмерзать и принимать форму ноги – на их надевание ушло немало времени. На улице продолжало сыпать и дуть снегом в лицо, поэтому никаких сомнений в планах на сегодня у нас не было. Всякая видимость отсутствовала, и на пути вниз нам пришлось немало поблуждать, чтобы найти выход со снежного поля к тем скалам, на которых висела веревка. Дважды мы пытались пробиться сквозь глубокий снег и обнаруживали перед собой совершенно незнакомый скальный рельеф, неутешительно обрывающийся вниз. С третьего раза, вдоволь наплававшись в снегу вниз и вверх, нашли-таки веревку, уводящую вниз, и принялись валиться вниз. Валиться быстро не получалось: отрезки веревки между узлами были слишком короткими, а спускаться как Дима, не пристегиваясь, а по-спортивному, просто на трении, скользя руками по веревке, я не решался. Когда я все-таки пренебрег спусковым устройством, то как-то неправильно поставил ногу, и меня мгновенно развернуло под тяжестью рюкзака и собственного веса, кувыркнув на склоне и приложив как следует копчиком к скале. Надо сказать, это был довольно неприятный способ приземления, напоминавший о себе еще не меньше недели после этого.
Но все кончается, кончились и скалы, выведя нас к последней веревке на снежный склон и к пещерам. Я спускался последним и, ввалившись в пещеру, застал там необычайное скопление народа. То есть кроме Димы и Влада там были еще два жителя - пензяки, которых мы обогнали двумя днями ранее. Позже выяснилось, что из Пензы был только один из них, суровый мужик в красной ветровке с размашистой надписью «Отчизна». Второй, обрусевший немец Рудик из Воркуты, был намного общительнее и доброжелательнее спутника. Мы разместились в пещере впятером, на протяжении дня пытаясь расширить одну из комнат, чтобы положить туда еще одного человека. Кончилось тем, что мы докопались до обширной трещины, в которой можно было бы разместить человек пятнадцать; благоразумие одержало верх, и мы не стали раскапывать дыру дальше. На ночь улеглись четверо с одной стороны, пятого – Диму – оставив в недорасширенной комнате, где места для одного было предостаточно, но уклон, который ликвидировать не удалось, заставлял Диму всю ночь ползти вверх улиткой и снова скатываться вниз на скользком матрасе.
Но до наступления ночи нам еще пришлось немало поработать. Где-то между обедом и чаем неожиданно послышалось короткое шипение, закончившееся звуком затыкаемой пальцем бутылки – и мы погрузились в темноту. Вход засыпало лавиной. Я занервничал, вспомнив события трехлетней давности, когда мы с тем же Димой провели в подобной пещере двое суток, непрестанно откапывая вход, который так же исправно засыпали следующие друг за другом лавины. Тот же склон, та же погода, только лопат у нас больше: выкопавшая пещеру казахская команда оставила здесь заброску со своей лопатой, к которой присоединились одна наша и одна пензенская. Но это обнаружилось по ходу дела, а в первый момент я лишь тоскливо подумал: "Начинается".
Пензяки между тем даже не оторвались от чая. Сейчас им очень подошел бы имидж невозмутимых старцев из "Белого солнца пустыни". Помните? "Давно здесь сидим"... Они лишь кратко посоветовались, сейчас ли приступать к откапыванию или допить чай. Только когда кастрюля опустела, Рудик сполз со снежных полатей и грузно упал на сугроб у входа, раскапывая его плавательными движениями. Работы было не слишком много, пещеру на крутом склоне глубоко завалить не может, но все понимали, что это только начало.
Следующий раз нас засыпало, когда один из пензяков отлучился на улицу по срочной надобности. Знакомое шипение, выключенный свет - и мы снова принимаемся за работу. Впрочем, нет, в этот раз мы предоставили право раскопок тому, кто остался снаружи, рассудив, что ему и развернуться там места больше, да и нужнее ему это дело. К запасу летящего и сползающего на нас снега были причастны и обитатели верхней пещеры (забыл сказать, что остановились мы на этот раз в нижней из двух), которые активно откапывались от тех же лавин, швыряя снег за неимением другого направления в нашу сторону.
В третий раз откапываться было намного труднее: снега внутри пещеры стало больше, входной туннель сузился и стал длиннее, площадка на склоне исчезла, как будто ее и не было. Снег пришлось кидать по цепочке, сначала пробив вход на улицу. В какой-то момент мне надоела теснота узкого туннеля, и я решил поработать снаружи. Я высунулся наружу и мгновенно понял свою ошибку. Темные очки я надеть не потрудился, а без них глаза можно было открывать только на мгновение через несколько секунд. Вокруг бушевала белая мгла, сразу же запорошившая меня с ног до головы, перехватывавшая дыхание, пока я не стал строго спиной к ветру, и исключавшая любую мало-мальски эффективную работу. Снег с лопаты уносило сразу, но не всегда в нужную сторону, на место убранного слоя тотчас же ложился свежий, принесенный из неведомых далей, преимущественно закрытые глаза никак не улучшали КПД, а надевать очки было уже поздно - на них, висящих на груди, уже давно, как на полке, лежал сугроб снега. Из всего перечисленного более всего поражала сила ветра и категорическая невозможность дышать в этой чудовищной свистопляске снега, из которого единственно и состояла окружающая среда.
К вечеру периодические подъемы по тревоге надоели, и мы собезьянничали рецепт у соседей сверху, натянув на вход тент от палатки пензяков. Предполагалось, что снег будет скатываться по растянутой на лыжных палках материи, не заваливая вход. Как бы то ни было, после этого лавины прекратились, а на небе временами даже выглядывало солнце. На мороз и ветер это, впрочем, никак не повлияло, и после похода по неотложным делам руки приходилось долго отогревать.
С утра мы выслушали неизменно грустный прогноз погоды из лагеря и с чистой совестью побрели вниз по отяжелевшему за два дня склону. Пензяки еще не определились с планами - вверх или вниз, а потому мы оставили их в пещере принимать решение.
Снега было немало, и плыть пришлось всю дорогу до перевала, потом ниже перевала до ледопада, а затем и по леднику. Описывать это можно тоже ярко и красочно, но на самом деле все было долго и нудно. Долго ли, коротко ли... Ну, вы понимаете...
Влад у палатки в базовом лагере. Большая стирка.
Продолжение и окончание следуют
Рассказ о следующем выходе на Победу я постараюсь сократить, чтобы избежать обвинений в занудности и ненужных повторах – поскольку часть пути пролегала там же, где мы бродили в прошлый раз. К тому времени, как мы отъелись и отдохнули после Хан-Тенгри, склоны Победы уже прогибались под тяжестью выпавшего во время непогоды снега – а Греков и другие обитатели лагеря ежедневно высматривали пропавшего Пашу. Контрольный срок еще не вышел, у Паши пока оставался резерв питания, которого он взял на восемь дней – но нигде на склоне не было видно никаких знаков пребывания человека, кроме многочисленных следов лавин.
Встали мы в день выхода рано, похозяйничали в пустой кухне, согрев чаю с бутербродами; но пока собрались, проснулась повариха Таня и уговорила подождать, пока она приготовит яичницу. Яичница здесь была пределом мечтаний и в частности голубой мечтой Димы, а потому уговаривать нас долго не
пришлось... Проделав обычный пятичасовой путь по леднику, дошли до своей палатки. На следующее утро вышли еще до 6 часов утра, поскольку планировали до вечера подняться с ледника (4500 м) до пещер на высоте 5800 метров. Добрались до перевала Дикий (где в прошлый раз нас трепало непогодой) и сели отдыхать под ним в снежной мульде. Приготовили еды,
пообедали.
На этот раз солнце палило нещадно, и нас быстро развезло: не хотелось даже вставать, не то что куда-то идти. Просидели здесь несколько часов и только в 15.00 тяжело поднялись и вышли на перевал.
Дима был как всегда оптимистичен относительно скорости, давая нам три часа на всю дорогу – а оставалось подняться по длинному снежному склону еще на 600 метров выше перевала. По ходу движения я замерял скорость подъема по альтиметру на часах: первые сто метров за час, вторые сто метров за час… К исходу третьего часа я вышел на снежное поле, ведущее к основанию длинного последнего взлета.
В конце взлета, там, где начинались скалы, малой точкой виднелся Влад, уже подходивший к нашей сегодняшней цели. Погода между тем быстро портилась, все чаще солнце скрывали быстро налетавшие из ниоткуда облака, которые сначала проносились сверху, а затем, по мере подъема, окутывали и меня колючим и холодным одеялом. Ветер все сильнее мёл по склону, сбивая с ритма, который я с трудом выработал для себя на снежных ступеньках тропы. Скорость, с которой заметались следы, была удивительной: каких-то двадцать минут назад здесь прошел Дима, а сейчас вместо его следов остались лишь легкие ямки на склоне, слабо намечающие нитку подъема. Ко всему прочему солнце садилось, хоть и позже на этой высоте, но так же неуклонно, как и в любом другом месте мира. С изменением освещения цвета становились более резкими и контрастными, сдвигаясь в трагично-малиновый спектр; уже имеющиеся тени удлинялись, несуществовавшие прежде возникали даже у мизерных пригорков и сугробов и также росли, добавляя все более темного голубого цвета на противоположной от солнца стороне склона.
К тому времени как я пересек поле, к пещерам далеко вверху подошел второй точкой Дима. Это было последнее, что я увидел при свете дня и между зарядами метели. Солнце село, быстро наступили сумерки, а метель перестала приходить зарядами и превратилась в настоящий снегопад с сильным ветром, порывы которого временами заставляли останавливаться и пережидать, чтобы не потерять равновесия. Тропу приходилось "ежешагно" нащупывать, пробивая ступени заново: если снег был свежим, и нога входила в склон легко, значит, ты попал по бывшей ступеньке; если ты чувствовал, что ударил по верхнему слою наста, то можно было спорить, что нетронутый снег провалится, как только ты перенесешь вес тела на эту ногу. Такая игра в морской бой (попал – не попал) на каждом шагу чрезвычайно выматывала; впрочем, когда спустилась темнота, тропу я окончательно потерял, и остаток пути вверх по крутому склону пришлось пробивать заново, уже не пытаясь экономить силы.
Идти ночью вверх неизвестно куда, имея лишь примерное направление, по нетронутому и подламывающемуся до "по колено" снегу, да под боковыми ударами ледяного ветра, оказалось трудоемким и утомительным занятием. Летевший практически параллельно склону снег был то ли поднят со склона, то ли принесен из туч сверху, но вернее всего и то, и другое. Холод как таковой не ощущался – спасибо толковой одежде и постоянному движению; только начинали мерзнуть руки в перчатках и рукавицах, вновь превратившихся в несгибаемые куски льда.
На каком-то этапе мне начало казаться, что я уже должен был дойти до пещеры. Дальше воображение услужливо подсказало, что я наверняка ее пропустил, и теперь к ней нужно будет спускаться. Кстати, в какую сторону? Я начал издавать сигналы бедствия в надежде, что Диме и Владу придет в голову ответить. И действительно, вдруг где-то высоко вверху замигал фонарик. Вместе с облегчением меня охватило сильное разочарование: подниматься было еще далеко. Пришлось вернуться к своему занятию и продолжать бить ступени в снегу, представлявшем собой то плотный фирн, с которого сдуло весь рыхлый слой свежего снега, то корку наста, которая проваливалась под ударом ботинка.
Еще несколько раз я останавливался в уверенности, что пещера уже близко – и всякий раз в ответ на мои отрывистые вопли «Э-эй!» откуда-то издали злорадно мигал огонек фонарика; после чего я вновь обреченно принимался за тоскливую работу. Вместе с усталостью постепенно приходил холод, и было уже не совсем ясно, что именно донимает больше: и то, и другое действовали вместе, усиливая друг друга. Неожиданно я наполовину почувствовал, наполовину заметил справа вне луча света от своего фонарика выполаживание склона. Два шага вправо – и выяснилось, что это не выполаживание а горизонтальная полка. Еще шаг – и передо мной черный проем-дыра в снегу. Сбрасываю рюкзак, нагибаясь, вваливаюсь в темноту. Выпрямляюсь, поднимаю глаза…
На секунду мне показалось, что меня обманули. Да нет, не на секунду. Я стоял в пещере, но она была абсолютно пуста. С правой стороны от входа была обширная комната, но здесь явно никого не было, по крайней мере, сегодня. Впрочем, нет, на вырубленной слева от входа полке лежали какие-то вещи: снаряжение, продукты, газовый баллон – но ни одна из вещей не была мне знакома, Влада с Димой тут явно не было. На мгновение я даже подумал, не остаться ли здесь, и черт с ним. Выходить в ночную вьюгу совсем не хотелось – внутри было относительно тепло и уж конечно не дул вездесущий изматывающий ветер. Минутное наваждение прошло, я вспомнил, что пещеры здесь как минимум, две – но все еще не мог понять, почему ребята полезли дальше. Скрепя сердце, я вылез к рюкзаку, взвалил его на плечи, выбрел с полки влево и полез дальше по осточертевшему склону. Буквально через десять метров справа вновь появилась полка, на краю которой торчали знакомые лыжные палки. Я заполз в низкий лаз пещеры, волоча рюкзак за собой. Тишина, никаких завываний ветра; справа от входа в нише сидит нахохлившийся Дима, слева в более глубоком углублении с низким потолком в спальном мешке лежит Влад.
Слава тебе, Господи, говорю я, автоматически отмечая неожиданность такой фразы для самого себя. На часах одиннадцать часов вечера, все вещи либо заиндевевшие, либо мокрые от снега, включая добрую половину содержимого рюкзака, который больше напоминает сугроб с торчащими во все стороны лямками. Я медленно прихожу в себя, долго стою в проходе, потом залезаю в склеп слева от входа и начинаю полулёжа разбирать рюкзак. Меня старательно отпаивают, затем откармливают. Не обсуждая планы на завтра, отходим ко сну.
Утром встаем отнюдь не рано, около восьми. Учитывая вчерашнее расписание, я и не собирался настаивать на раннем выходе, хотя спал плохо и при желании мог «поднять тревогу». На восьми-, а затем и десятичасовой связи пришли плохие новости снизу: Греков сообщил, что после обеда погода испортится – идет циклон, который закроет гору на 3-4 дня. Пока что снаружи неуверенно светило солнце, и мы продолжали собираться, втайне надеясь на всегдашнюю безалаберность метеорологов. Но нет, мы только успели дойти до первых скал и встегнуться в навешенную там веревку, как ветер усилился и пошел снег.
Скальный пояс представлял собой наклонные снежные поля, усыпанные скалами, нагромождениями валунов и скоплениями того и другого, среди которых мы и пробивались по висящим веревкам разной степени ветхости. При хорошей погоде и на гораздо меньшей высоте это было бы в высшей степени приятное занятие; сейчас же я почел за величайший героизм со своей стороны вынуть фотоаппарат и сделать пару снимков, слегка передающих характер окружающей нас белой свистопляски.
а также
Через три часа и после очередного валуна, вокруг которого была обернута перильная веревка, впереди открылся снежный склон с резко взлетающим углом наклона, из-за которого линия горизонта была ограничена перегибом в 200 шагах впереди. Взобравшись на перегиб, я увидел впереди наклонное белое поле, упирающееся в скальный склон. На границе снега и скал на одном месте копошились Дима и Влад. К этому времени снег почти прекратился, и небо очистилось; ветер, впрочем, продолжал свистеть вокруг, неся по земле поземку. Добравшись до спутников, я выяснил, что им происходящее вокруг нравится не больше меня, и сегодня решено было дальше не ходить. Под огромным валуном мы вырубили в снегу площадку для палатки, частично защищенную от западного ветра.
Для второй палатки места не хватило, потому что далее по площадке под снегом обнаружился камень, который никак не кончался, а, напротив, через пять метров оказался абсолютно неподвижной скалой. Пришлось забиться втроем в уже привычную желтую палаточку, предварительно выбив в склоне нишу под рюкзаки. Остаток дня провели под радостные завывания ветра снаружи и апокалиптические прогнозы Грекова на сеансах радиосвязи. Разместившись в палатке, мы уже вылезали из нее только в самом крайнем случае (на который я пожертвовал свои ботики, оставив их «дежурными» у входа – снаружи, разумеется). Ночь была примечательной необычной теснотой (к обычной уже привыкли), которая с каждым часом все усиливалась.
Вскоре стенки перестали хлопать на ветру и улеглись всей тяжестью завалившего их снега на наши с Димой спины и головы (мы с ним лежали по бокам палатки). Дима периодически будил меня резкими ударами по стенке со своей стороны, пытаясь сбить снег, но к утру всякая подобная возня потеряла практический смысл, поскольку нас практически похоронило под снегом. Когда рассвело, Дима бодро выскочил из спального мешка в непромокаемых чунях от «Сиверы», модного русского производителя туристической одежды последних лет. Так же быстро выскочить их палатки ему не удалось – выползать пришлось сквозь высокий сугроб, часть которого рухнула внутрь, окончательно разбудив меня. В частности сугроб полностью похоронил мои ботинки, которые после извлечения никак не хотели отмерзать и принимать форму ноги – на их надевание ушло немало времени. На улице продолжало сыпать и дуть снегом в лицо, поэтому никаких сомнений в планах на сегодня у нас не было. Всякая видимость отсутствовала, и на пути вниз нам пришлось немало поблуждать, чтобы найти выход со снежного поля к тем скалам, на которых висела веревка. Дважды мы пытались пробиться сквозь глубокий снег и обнаруживали перед собой совершенно незнакомый скальный рельеф, неутешительно обрывающийся вниз. С третьего раза, вдоволь наплававшись в снегу вниз и вверх, нашли-таки веревку, уводящую вниз, и принялись валиться вниз. Валиться быстро не получалось: отрезки веревки между узлами были слишком короткими, а спускаться как Дима, не пристегиваясь, а по-спортивному, просто на трении, скользя руками по веревке, я не решался. Когда я все-таки пренебрег спусковым устройством, то как-то неправильно поставил ногу, и меня мгновенно развернуло под тяжестью рюкзака и собственного веса, кувыркнув на склоне и приложив как следует копчиком к скале. Надо сказать, это был довольно неприятный способ приземления, напоминавший о себе еще не меньше недели после этого.
Но все кончается, кончились и скалы, выведя нас к последней веревке на снежный склон и к пещерам. Я спускался последним и, ввалившись в пещеру, застал там необычайное скопление народа. То есть кроме Димы и Влада там были еще два жителя - пензяки, которых мы обогнали двумя днями ранее. Позже выяснилось, что из Пензы был только один из них, суровый мужик в красной ветровке с размашистой надписью «Отчизна». Второй, обрусевший немец Рудик из Воркуты, был намного общительнее и доброжелательнее спутника. Мы разместились в пещере впятером, на протяжении дня пытаясь расширить одну из комнат, чтобы положить туда еще одного человека. Кончилось тем, что мы докопались до обширной трещины, в которой можно было бы разместить человек пятнадцать; благоразумие одержало верх, и мы не стали раскапывать дыру дальше. На ночь улеглись четверо с одной стороны, пятого – Диму – оставив в недорасширенной комнате, где места для одного было предостаточно, но уклон, который ликвидировать не удалось, заставлял Диму всю ночь ползти вверх улиткой и снова скатываться вниз на скользком матрасе.
Но до наступления ночи нам еще пришлось немало поработать. Где-то между обедом и чаем неожиданно послышалось короткое шипение, закончившееся звуком затыкаемой пальцем бутылки – и мы погрузились в темноту. Вход засыпало лавиной. Я занервничал, вспомнив события трехлетней давности, когда мы с тем же Димой провели в подобной пещере двое суток, непрестанно откапывая вход, который так же исправно засыпали следующие друг за другом лавины. Тот же склон, та же погода, только лопат у нас больше: выкопавшая пещеру казахская команда оставила здесь заброску со своей лопатой, к которой присоединились одна наша и одна пензенская. Но это обнаружилось по ходу дела, а в первый момент я лишь тоскливо подумал: "Начинается".
Пензяки между тем даже не оторвались от чая. Сейчас им очень подошел бы имидж невозмутимых старцев из "Белого солнца пустыни". Помните? "Давно здесь сидим"... Они лишь кратко посоветовались, сейчас ли приступать к откапыванию или допить чай. Только когда кастрюля опустела, Рудик сполз со снежных полатей и грузно упал на сугроб у входа, раскапывая его плавательными движениями. Работы было не слишком много, пещеру на крутом склоне глубоко завалить не может, но все понимали, что это только начало.
Следующий раз нас засыпало, когда один из пензяков отлучился на улицу по срочной надобности. Знакомое шипение, выключенный свет - и мы снова принимаемся за работу. Впрочем, нет, в этот раз мы предоставили право раскопок тому, кто остался снаружи, рассудив, что ему и развернуться там места больше, да и нужнее ему это дело. К запасу летящего и сползающего на нас снега были причастны и обитатели верхней пещеры (забыл сказать, что остановились мы на этот раз в нижней из двух), которые активно откапывались от тех же лавин, швыряя снег за неимением другого направления в нашу сторону.
В третий раз откапываться было намного труднее: снега внутри пещеры стало больше, входной туннель сузился и стал длиннее, площадка на склоне исчезла, как будто ее и не было. Снег пришлось кидать по цепочке, сначала пробив вход на улицу. В какой-то момент мне надоела теснота узкого туннеля, и я решил поработать снаружи. Я высунулся наружу и мгновенно понял свою ошибку. Темные очки я надеть не потрудился, а без них глаза можно было открывать только на мгновение через несколько секунд. Вокруг бушевала белая мгла, сразу же запорошившая меня с ног до головы, перехватывавшая дыхание, пока я не стал строго спиной к ветру, и исключавшая любую мало-мальски эффективную работу. Снег с лопаты уносило сразу, но не всегда в нужную сторону, на место убранного слоя тотчас же ложился свежий, принесенный из неведомых далей, преимущественно закрытые глаза никак не улучшали КПД, а надевать очки было уже поздно - на них, висящих на груди, уже давно, как на полке, лежал сугроб снега. Из всего перечисленного более всего поражала сила ветра и категорическая невозможность дышать в этой чудовищной свистопляске снега, из которого единственно и состояла окружающая среда.
К вечеру периодические подъемы по тревоге надоели, и мы собезьянничали рецепт у соседей сверху, натянув на вход тент от палатки пензяков. Предполагалось, что снег будет скатываться по растянутой на лыжных палках материи, не заваливая вход. Как бы то ни было, после этого лавины прекратились, а на небе временами даже выглядывало солнце. На мороз и ветер это, впрочем, никак не повлияло, и после похода по неотложным делам руки приходилось долго отогревать.
С утра мы выслушали неизменно грустный прогноз погоды из лагеря и с чистой совестью побрели вниз по отяжелевшему за два дня склону. Пензяки еще не определились с планами - вверх или вниз, а потому мы оставили их в пещере принимать решение.
Снега было немало, и плыть пришлось всю дорогу до перевала, потом ниже перевала до ледопада, а затем и по леднику. Описывать это можно тоже ярко и красочно, но на самом деле все было долго и нудно. Долго ли, коротко ли... Ну, вы понимаете...
Влад у палатки в базовом лагере. Большая стирка.
Продолжение и окончание следуют
Редактор новостей zman.com, журналист, переводчик. Бакалавр наук Еврейского университета (история, филология, специализация по Испании и Латинской Америке). На 9-м канале с 2002 года. В свободное время альпинист и скалолаз, инструктор альпинизма.
