Белое и черное, Пастух, "Голубь и мальчик"
Театральный художник Семен Пастух знаменит, востребован, порхает по миру между театрами и странами, как Сильфида из им же оформленного одноименного балета. Сравнения и перечень названий могут продолжаться: Семен Пастух оформил более 200 постановок – балет, театр, опера. От кино он отказывается, выставки своих картин уже не устраивает - занят чрезвычайно. Ленинградский Институт театра и кино закончил очень давно - так давно, что с 1976 года работал художником-сценографом в Большом театре и в Мариинском. С 1980-й по 1991-й занимал должность главного художника Ленинградского государственного академического Малого театра оперы и балета (ныне – Михайловский). Преподавал в Ленинградской государственной консерватории режиссуру музыкального театра. В 1992 году перебрался в Нью-Йорк и уже оттуда сотрудничает со всем миром. Сейчас он одновременно работает в Израиле и Норвегии, выпускает мюзикл в Москве и оформляет балет Алексея Ратманского в American Ballet Theatre.
Режиссер Евгений Арье – его давний друг. В "Гешере" они вместе работали над спектаклем "Враги. История любви" по Башевису-Зингеру. Прошедшим летом поставили вместе в Нью-Йорке в театральной школе Джульярда "Приведение" Ибсена, сейчас сотворили нежнейший спектакль "Голубь и мальчик" по одноименному роману Меира Шалева. Сотворили вдвоем, потому как художник – полноценный соавтор спектакля – так считает Семен Пастух, в чем абсолютно и стопроцентно убеждаешься на спектакле "Голубь и мальчик", который оставляет ощущение, что времени осталось больше, чем нам отпущено; что можно попробовать замереть и после этого по-иному разматывать нить судьбы. Но пока всё и все еще бегут, и потому краткое интервью у Семена Пастуха тоже приходится брать на бегу – он торопится.
В нынешней эпохе убыстренного темпа, сводящего все к лаконизму и минимализму поставлен спектакль, время в котором растянуто до бесконечности, до состояния тонкой очень прочной пленки. Сценография спектакля – такая же тонкая прочная пленка, из которой выстроено пространство для режиссера и актеров. Два принципа – минимализм и лаконизм, два цвета – белый и черный. Две плоскости - белая вертикаль и черная горизонталь.
- Вы ставили перед собой задачу минимизировать внешнее?
- Я не собирался сводить все к минимализму. Просто так получилось, невозможно было поступить иначе. В романе Шалева много сюжетных линий, героев и ситуаций. Всего этого на сцене не разместить, и потому возникла идея, которая мне понравилась: обрисовать воздух и нашу бренную грязную землю, черный песок, пепел, прах.
- И над черной землей развеваются белые, только что выстиранные простыни?
- У меня не было такой ассоциации. Для меня белое - тождество воздуху, идея полета, символ голубей. Белое - это некий контрапункт легкости и тяжелой земле. Тяжелая история и легкомысленный, а может даже и бессмысленный полет птицы, который и есть в результате самое главное.
- Идея сделать голубей живыми, то есть поручить исполнять их роли актерам, а не превращать их картонные тени, как она была претворена в сценографии?
- Это задумка режиссера и по-другому и быть не могло. Поначалу костюмы голубей были более "птичьи", но в результате Арье выбрал другой вариант, и родились такие странные существа – не голуби, не птицы, а бесстрастные символы, не выбирающие дорогу, а только летящие домой – так, как в тексте Меира Шалева.
- Слово "бесстрастное" подчеркивает вашу задумку: отстраненная черно-белая театральная рамка яркого, цветного, многопланового романа?
- Ассоциации у всех могут быть разные: черная земля и белое, а иногда голубое светлое небо, две несовместимых фактуры – грязный песок, шлак и легкая летящая ткань. Но театр – это жанр коллективного творчества, так что до возникновения ассоциаций я должен был как-то выкрутиться из литературный ткани, найти решение пространства, чтобы режиссер мог репетировать.
- Когда вы читали роман Меира Шалева "Голубь и мальчик", вы его представляли на сцене?
- Честно говоря, я совершенно не понимал, как это можно поставить, но театр с этим справился. Из постановки выпало несколько значительных сюжетных линий – жаль, но правильно. Нельзя было разжижать ткань спектакля. Судьба этой постановки теперь зависит только от игры актеров. Обычно декорации "увядают" в результате эксплуатации, но песок и занавеси не испортятся. Есть на сцене некие предметы, намеки на них – машина, мотоцикл, черные пеньки-тумбочки, которые мне представляются оставшимися каменными зубцами дома после какой-то бомбежки. Эти пеньки делают сценическую площадку разновысокой и в некой мере помогают актерам. Часто сценография приноравливается к актерам – здесь же просто нечему приноравливаться. У режиссера и актеров непростое положение: им негде спрятаться на сцене, не к чему прислониться. Это очень интересно – интересно, что возник такой внепредметный способ существования на сцене. Актеры отталкиваются в данном случае не от мебели, а от слов.
- Именно тотальной беспредметностью оформление этого спектакля отличается от вашей предыдущей совместной работы с Евгением Арье в "Гешере" - от спектакля " Враги. История любви", когда сцена была плотно уставлена приметами города и жилья. А здесь пустота, заполненная литературой. Книга вас захватила настолько, что вы перевели слова в визуальность?
- Точнее не книга, а пьеса. И перевел я не слова, а выразил свои сложные эмоциональные ощущения и от текста Шалева и от пьесы. Сам же роман при первом прочтении мне очень не понравился, меня смутила его пафосность. А когда я прочитал его второй раз, то он мне уже чрезвычайно понравился. В любом случае роман меня задел, но я совершенно не понимал, каким образом Евгений Арье выкрутится из некоторых ситуаций, описанных в книге.
- Не всегда можно даже произнести написанное вслух, а уж показать иногда и просто невозможно.
- Это так, если относится к описанному в романе, как к реальной истории. Мы же вывели этот рассказ на уровень притчи, сказки. Потому я и не собирался строить на сцене кибуц или лагерь ПАЛМАХа. Я вообще не склонен делать реалистичные декорации. Сцена здесь - это площадка для снов, а не для иллюстрации пьесы или ее украшения.
Из официальных фактов: в творческом активе Семена Пастуха более 200 театральных постановок, среди которых балеты «Фея Рондских гор», «Гусарская баллада», «Лебединое озеро» и «Арлекинада» в Мариинском театре, «Гусарская баллада» и «Болт» в Большом театре, оперы «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Иоланта», «Борис Годунов», «Хованщина» в Ленинградском государственном Малом театре оперы и балета. Сценография Семена Пастуха к постановке «Марии Стюарт» Сергея Слонимского, осуществленной Станиславом Гаудасинским в ленинградском Малом театре оперы и балета, была удостоена Государственной премии России за 1983 год.
В оформлении Семена Пастуха увидели свет спектакли «Сильфида», «Шопениана» и «Пахита» Национальной оперы Болгарии, а так же «Лебединое озеро», «Щелкунчик» и «Спящая красавица» и другие, поставленные труппой Universal Ballet Company в Сеуле (Южная Корея).
Семен Пастух много и плодотворно сотрудничал с театрами Нью-Йорка, Индианаполиса, Чикаго, Токио. В числе его последних работ – спектакли «Болт» (Большой театр России), «Братья Карамазовы» (Национальный театр Осло, Норвегия), «На Днепре» (Американский театр балета, Нью-Йорк), «Демон» (Театр им. К.С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, Москва), «Ромео и Джульетта» (Михайловский театр, Санкт-Петербург).
В 1999 году Семен Пастух работал в Мариинском театре над спектаклем «Семен Котко», а в 2001 году – над спектаклем «Отелло». За постановку «Семена Котко» он был удостоен высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит» и Национальной театральной премии «Золотая маска» (2000). Также он получил премию «Золотая маска» за спектакль «Болт» в Большом театре России (2006).
Театр Гешер — "Голубь и мальчик"
Пьеса по роману Меира Шалева
Инсценировка: Рои Хен, Евгений Арье
Постановка: Евгений Арье
Сценография: Семён Пастух (Нью-Йорк)
Костюмы: Уля Шевцова, Семён Пастух (Нью-Йорк)
Композитор: Ави Беньямин
Музыкальный руководитель: Надав Рубинштейн
(в спектакле использованы фрагменты из произведений Малера, Пёрселла и израильская музыка 1940-70 г.г.)
Свет: Александр Сикирин
Звук - Аркадий Богданович
Хореография: Йехезкель Лазаров
Сценическая речь: Йони Лукас
Ассистент режиссера: Катя Сосонская
В ролях: Генри Давид, Эфрат Бен-Цур, Гилад Клеттер, Юваль Янай, Ноа Колер, Наташа Манор, Алон Фридман, Дуду Нив, Евгений Терлецкий, Александр Сендерович, Борис Аханов, Даниэль Черныш, Рут Расюк, Карин Саруя, Федор Макаров, Тамар Илам, Филипп Долев, Виталий Фукс.
11 по 16 ноября и 3,4,7,19,20 декабря - театр "Гешер", зал «Нога», 20.30.
Спектакль идет на иврите с переводом на русский язык (бегущая строка).
Продолжительность: 2 часа 15 минут, с антрактом.
Режиссер Евгений Арье – его давний друг. В "Гешере" они вместе работали над спектаклем "Враги. История любви" по Башевису-Зингеру. Прошедшим летом поставили вместе в Нью-Йорке в театральной школе Джульярда "Приведение" Ибсена, сейчас сотворили нежнейший спектакль "Голубь и мальчик" по одноименному роману Меира Шалева. Сотворили вдвоем, потому как художник – полноценный соавтор спектакля – так считает Семен Пастух, в чем абсолютно и стопроцентно убеждаешься на спектакле "Голубь и мальчик", который оставляет ощущение, что времени осталось больше, чем нам отпущено; что можно попробовать замереть и после этого по-иному разматывать нить судьбы. Но пока всё и все еще бегут, и потому краткое интервью у Семена Пастуха тоже приходится брать на бегу – он торопится.
В нынешней эпохе убыстренного темпа, сводящего все к лаконизму и минимализму поставлен спектакль, время в котором растянуто до бесконечности, до состояния тонкой очень прочной пленки. Сценография спектакля – такая же тонкая прочная пленка, из которой выстроено пространство для режиссера и актеров. Два принципа – минимализм и лаконизм, два цвета – белый и черный. Две плоскости - белая вертикаль и черная горизонталь.
- Вы ставили перед собой задачу минимизировать внешнее?
- Я не собирался сводить все к минимализму. Просто так получилось, невозможно было поступить иначе. В романе Шалева много сюжетных линий, героев и ситуаций. Всего этого на сцене не разместить, и потому возникла идея, которая мне понравилась: обрисовать воздух и нашу бренную грязную землю, черный песок, пепел, прах.
- И над черной землей развеваются белые, только что выстиранные простыни?
- У меня не было такой ассоциации. Для меня белое - тождество воздуху, идея полета, символ голубей. Белое - это некий контрапункт легкости и тяжелой земле. Тяжелая история и легкомысленный, а может даже и бессмысленный полет птицы, который и есть в результате самое главное.
- Идея сделать голубей живыми, то есть поручить исполнять их роли актерам, а не превращать их картонные тени, как она была претворена в сценографии?
- Это задумка режиссера и по-другому и быть не могло. Поначалу костюмы голубей были более "птичьи", но в результате Арье выбрал другой вариант, и родились такие странные существа – не голуби, не птицы, а бесстрастные символы, не выбирающие дорогу, а только летящие домой – так, как в тексте Меира Шалева.
- Слово "бесстрастное" подчеркивает вашу задумку: отстраненная черно-белая театральная рамка яркого, цветного, многопланового романа?
- Ассоциации у всех могут быть разные: черная земля и белое, а иногда голубое светлое небо, две несовместимых фактуры – грязный песок, шлак и легкая летящая ткань. Но театр – это жанр коллективного творчества, так что до возникновения ассоциаций я должен был как-то выкрутиться из литературный ткани, найти решение пространства, чтобы режиссер мог репетировать.
- Когда вы читали роман Меира Шалева "Голубь и мальчик", вы его представляли на сцене?
- Честно говоря, я совершенно не понимал, как это можно поставить, но театр с этим справился. Из постановки выпало несколько значительных сюжетных линий – жаль, но правильно. Нельзя было разжижать ткань спектакля. Судьба этой постановки теперь зависит только от игры актеров. Обычно декорации "увядают" в результате эксплуатации, но песок и занавеси не испортятся. Есть на сцене некие предметы, намеки на них – машина, мотоцикл, черные пеньки-тумбочки, которые мне представляются оставшимися каменными зубцами дома после какой-то бомбежки. Эти пеньки делают сценическую площадку разновысокой и в некой мере помогают актерам. Часто сценография приноравливается к актерам – здесь же просто нечему приноравливаться. У режиссера и актеров непростое положение: им негде спрятаться на сцене, не к чему прислониться. Это очень интересно – интересно, что возник такой внепредметный способ существования на сцене. Актеры отталкиваются в данном случае не от мебели, а от слов.
- Именно тотальной беспредметностью оформление этого спектакля отличается от вашей предыдущей совместной работы с Евгением Арье в "Гешере" - от спектакля " Враги. История любви", когда сцена была плотно уставлена приметами города и жилья. А здесь пустота, заполненная литературой. Книга вас захватила настолько, что вы перевели слова в визуальность?
- Точнее не книга, а пьеса. И перевел я не слова, а выразил свои сложные эмоциональные ощущения и от текста Шалева и от пьесы. Сам же роман при первом прочтении мне очень не понравился, меня смутила его пафосность. А когда я прочитал его второй раз, то он мне уже чрезвычайно понравился. В любом случае роман меня задел, но я совершенно не понимал, каким образом Евгений Арье выкрутится из некоторых ситуаций, описанных в книге.
- Не всегда можно даже произнести написанное вслух, а уж показать иногда и просто невозможно.
- Это так, если относится к описанному в романе, как к реальной истории. Мы же вывели этот рассказ на уровень притчи, сказки. Потому я и не собирался строить на сцене кибуц или лагерь ПАЛМАХа. Я вообще не склонен делать реалистичные декорации. Сцена здесь - это площадка для снов, а не для иллюстрации пьесы или ее украшения.
Из официальных фактов: в творческом активе Семена Пастуха более 200 театральных постановок, среди которых балеты «Фея Рондских гор», «Гусарская баллада», «Лебединое озеро» и «Арлекинада» в Мариинском театре, «Гусарская баллада» и «Болт» в Большом театре, оперы «Евгений Онегин», «Пиковая дама», «Иоланта», «Борис Годунов», «Хованщина» в Ленинградском государственном Малом театре оперы и балета. Сценография Семена Пастуха к постановке «Марии Стюарт» Сергея Слонимского, осуществленной Станиславом Гаудасинским в ленинградском Малом театре оперы и балета, была удостоена Государственной премии России за 1983 год.
В оформлении Семена Пастуха увидели свет спектакли «Сильфида», «Шопениана» и «Пахита» Национальной оперы Болгарии, а так же «Лебединое озеро», «Щелкунчик» и «Спящая красавица» и другие, поставленные труппой Universal Ballet Company в Сеуле (Южная Корея).
Семен Пастух много и плодотворно сотрудничал с театрами Нью-Йорка, Индианаполиса, Чикаго, Токио. В числе его последних работ – спектакли «Болт» (Большой театр России), «Братья Карамазовы» (Национальный театр Осло, Норвегия), «На Днепре» (Американский театр балета, Нью-Йорк), «Демон» (Театр им. К.С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, Москва), «Ромео и Джульетта» (Михайловский театр, Санкт-Петербург).
В 1999 году Семен Пастух работал в Мариинском театре над спектаклем «Семен Котко», а в 2001 году – над спектаклем «Отелло». За постановку «Семена Котко» он был удостоен высшей театральной премии Санкт-Петербурга «Золотой софит» и Национальной театральной премии «Золотая маска» (2000). Также он получил премию «Золотая маска» за спектакль «Болт» в Большом театре России (2006).
Театр Гешер — "Голубь и мальчик"
Пьеса по роману Меира Шалева
Инсценировка: Рои Хен, Евгений Арье
Постановка: Евгений Арье
Сценография: Семён Пастух (Нью-Йорк)
Костюмы: Уля Шевцова, Семён Пастух (Нью-Йорк)
Композитор: Ави Беньямин
Музыкальный руководитель: Надав Рубинштейн
(в спектакле использованы фрагменты из произведений Малера, Пёрселла и израильская музыка 1940-70 г.г.)
Свет: Александр Сикирин
Звук - Аркадий Богданович
Хореография: Йехезкель Лазаров
Сценическая речь: Йони Лукас
Ассистент режиссера: Катя Сосонская
В ролях: Генри Давид, Эфрат Бен-Цур, Гилад Клеттер, Юваль Янай, Ноа Колер, Наташа Манор, Алон Фридман, Дуду Нив, Евгений Терлецкий, Александр Сендерович, Борис Аханов, Даниэль Черныш, Рут Расюк, Карин Саруя, Федор Макаров, Тамар Илам, Филипп Долев, Виталий Фукс.
11 по 16 ноября и 3,4,7,19,20 декабря - театр "Гешер", зал «Нога», 20.30.
Спектакль идет на иврите с переводом на русский язык (бегущая строка).
Продолжительность: 2 часа 15 минут, с антрактом.
Журналист
