Это кажется невероятным.

Хотя ей было 103 года (родилась она в Одессе в 1911 году), — возраст по всем понятиям очень почтенный, а для некоторых и пугающе-недостижимый, — но тем не менее трудно представить, что ее нет на свете, что нельзя ей больше позвонить, что надо о ней говорить в прошедшем времени.

Она была неотъемлемой частью нью-йоркского пейзажа, непременной участницей всех больших светских тусовок: американских, еврейских, русских, любых других. Всюду она была свой человек, все ее любили, все ждали, когда она скажет свое острое словцо, свою пламенную речь.

RIP, что означает "пусть она упокоится с миром", хотя в это трудно поверить...
Для тех, кто не помнит. Первое: она внучка Шолом-Алейхема, великого писателя, который писал на идиш. Второе: у нее есть роман "Вверх по лестнице, ведущей вниз", который в 60–70-е годы был жутко популярен во всем мире, в том числе и в России. Роман этот автобиографический, Бел долгие годы преподавала в одной из нью-йоркских школ. (Кстати, когда мой сын учился в нью-йоркской школе, я вдруг понял, что название Up the Down Staircase имеет кроме метафорического и вполне обыденный смысл. В американских школах все лестницы строго обозначены, эта лестница up, эта лестница down, и нарушать сии указания строго запрещается.)

Я познакомился с ней в 1986 году вот при каких обстоятельствах. Мы тогда дружили с Юрием Марковичем Нагибиным, а он в то время был популярным телеведущим (к сожалению, недолгое время), и у него в передаче бывали многие известные люди, с которыми он беседовал.

Попала к нему и Бел Кауфман, впервые побывавшая в России после долгого перерыва. Передача вышла в эфир и имела большой резонанс. Но Бел ее не видела, поскольку в момент эфира уже уехала назад, в Штаты. А тут мы с моей женой, писательницей Ириной Гинзбург, впервые собрались ехать в Америку и, естественно, обсуждали это со всеми друзьями. Нагибин, узнав про это, сказал: "О, а у меня к вам будет поручение. Возьмите-ка вы вот эту видеокассету и передайте Бел Кауфман, она очень хотела на себя посмотреть…" И дал нам кассету, ее адрес и телефон. Через некоторое время мы в Нью-Йорке, я набираю телефон и слышу низкий женский голос, говорящий по-русски без всякого акцента: "Да-да? А, это Саша? Юра меня предупредил, что вы будете звонить. Когда вы сможете зайти? Завтра в 3 часа дня можете? Прекрасно, я вас жду". И вот в назначенное время мы с Ирой приходим в дом, расположенный в фешенебельном районе на Парк-авеню, и вежливый предупрежденный швейцар показывает нам, как пройти в квартиру к миссис Кауфман.

Мы зашли — и сразу попали под обаяние этой женщины. С ней было очень просто, через несколько минут мы общались как старые знакомые. Кстати, сразу по ее просьбе перешли "на ты" по-русски, ну а по английски — на обращение по первому имени. Нас угостили чаем с печеньем — мы знали, что раз мы приглашены на 3, то не надо рассчитывать на еду: время ланча уже кончилось, а до "диннера" еще далеко, но беседа была занимательной, а мы предварительно поели и были не голодные. Она извинилась, что дома нет мужа, Сиднея. "Ну, я вас с ним потом познакомлю", — сказала Бел и сообщила, что Сидней сейчас на партсобрании. Видя наши недоуменные лица, она пояснила, что да, Сидней с самой своей молодости, то есть с 30-х годов (на тот момент Бел было 75, а Сидней моложе ее лет на шесть) является членом коммунистической партии США, вернее не основной партии, а какого-то ее ответвления, то ли троцкистского, то ли меньшевистского... На наши изумленные возгласы (напомню, 86 год, перестройка, КПСС еще существует, но уже, очевидно, накануне краха) Бел спокойно сказала: "Да, у нас здесь все по-другому, все свободны, делают что хотят. Я ему не запрещаю любые глупости".

На этом скользкий разговор был закончен.

Тут мы вручили Бел видеокассету, которую она тут же попыталась вставить в свой видеомагнитофон. Однако кассета ничего, кроме какого-то мерцания, не показывала. Напомню: это были времена, когда все мы бесконечно занимались перегоном кассет из PAL/SECAM в NTSC, мультисистемные видаки были редкостью, до компьютеров было далеко, как до Луны. Короче, кассету надо было где-то перегонять. Бел в технике понимала мало и сказала, что Сидней у нее специалист по всем техническим вопросам. Мы стали ее убеждать, что передача была очень хорошая и что она, Бел, говорила очень умно и изящно. "Это меня как раз не интересует, — сказала Бел. — Вы мне скажите главное: как я выглядела?" Кокетке было в этот момент 75 лет.

Кстати, муж-коммунист Сидней позже появился, оказался очаровательным дядькой, шумным, говорливым, но при этом всегда знающим свое место рядом с такой же шумной, но знаменитой женой.

Всегда было удовольствие наблюдать их вместе на разных вечеринках, они прелестно вместе танцевали всякие сложные танцы (включая танго), а Бел никогда не отказывала себе в своей дозе — грамм двести хорошего виски.

Мы подружились. Не могу сказать, что стали закадычными друзьями (в Америке такое, кажется, полностью отсутствует), но стали перезваниваться, иногда встречаться. Бел познакомила нас с Джо Стайном, автором либретто "Скрипача на крыше", с которым мы собирались написать мюзикл (ничего из этого не вышло).

Потом в Москве поставили мой мюзикл "Блуждающие звезды" по роману ее деда, и я ей привез запись, которая ей понравилась, и она помогла найти спонсора для гастролей этого спектакля. В 1995 году она пришла на мой юбилей и сказала в мою честь пламенную речь. В тот вечер случился забавный эпизод. Дело в том, что юбилейный вечер праздновался зимой (хотя родился я в августе), и Бел пришла в роскошной норковой шубе. Однако, недоверчиво посмотрев на публику (а в зале были в основном "наши люди"), она решила, что шубу снимать не будет. На мои уверения, что здесь есть гардероб и что у нас есть специальное помещение с охраной, она ответила категорическим отказом.

Так и на сцену пошла, и только уже на сцене я все-таки уговорил ее снять шубу — при условии, что я буду ее (шубу) держать так, чтобы Бел могла ее все время видеть. Потом я уехал в Москву, и мы только время от времени перезванивались. Я решил ей позвонить в день ее столетия, в 2001 году. Трубку взял ее сын. Я объяснил, кто звонит, и он позвал маму. Бел начала с места в карьер:

— Саша, слушайте внимательно. У меня все в порядке, я прекрасно себя чувствую, но я абсолютно глухая. Поэтому говорить буду я, а вы не пытайтесь меня перебить, я все равно не услышу. Итак, спасибо за поздравление — вы ведь для этого звоните? Сообщаю, что первые сто лет — трудно. Говорят, потом идет легче. Чтобы вас развеселить, расскажу анекдот: когда американцу с утра хочется пить, он выпьет немного виски. Когда французу с утра хочется пить, он выпьет бокальчик вина. Когда еврею с утра хочется пить, он думает — у него диабет. Надеюсь, вы смеетесь? (Я действительно смеялся.) Все Саша, пока, у меня сегодня куча дел. И имейте в виду, следующий юбилей у меня будет через 5 лет. Я вас приглашаю. Предупреждаю: я там буду петь, пить виски и танцевать. Пока.

И положила трубку. Прощай, веселая и жизнерадостная Бел. Пусть тебе земля будет пухом! Твой дедушка, говорят, завещал, чтобы на все годовщины его смерти все собирались и читали самые смешные истории, которые он написал.

Уверен — тебе это тоже подходит!

Оригинал публикации

Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта