Каждому из нас отмерен свой век и своя судьба. Но из кубиков наших годов мы складываем свою дорогу, иногда вопреки обстоятельствам, иногда благодаря им.

В данном случае век – это не метафора, а жизненный путь нашего героя. Путь удивительный, полный событий, которых казалось, могло бы хватить и на несколько жизней.

Барух Минкович – обаятельный человек и интересный рассказчик. А судьба его – потрясающий калейдоскоп ярких событий двадцатого века. Среди стеклышек этого калейдоскопа много острых и болезненных. Немало лет Барух прожил в борьбе за существование и сохранение собственного достоинства. Но пришли в его жизнь и светлые дни.

В январе 2015 года Барух отметил столетний юбилей. Пять лет назад он написал книгу мемуаров, историю своей жизни и своего времени, названную "Приговор: смертная казнь".

Мне посчастливилось заниматься переводом книги на русский язык. Она увидела свет в начале этого года. Иллюстрацией к обложке книги послужила картина израильского художника Виктора Кинуса "Поезд на улице Иеуда ха-Леви. Тель-Авив. 1947 год", воплотившаяся мечта жизни Баруха. Сегодня мне трудно представить свою жизнь без этой встречи.

И иногда кажется, что я прожила с Барухом его яркую жизнь, руководила еврейской молодежью в Риге, задыхалась от жары в столыпинских вагонах по дороге в ссылку, лежала на снегу в сибирском лесу, искала свою маму в заснеженных деревнях. И никогда не теряла любовь к своему народу и надежду на встречу с Эрец-Исраэль.

Какой он удивительный, Барух. Русская речь его кажется старинной и высокопарной. Не помню, называли ли меня ранее госпожой Городецкой. Но когда я предложила называть меня по имени, Барух так задорно обрадовался и сразу перешел на уменьшительно-ласкательную форму – Линочка. Он очень ждал выхода книги на русском языке. А здоровье, к сожалению, подводит его.

Первый, еще не собранный экземпляр книги, переданный мне из типографии тель-авивского издательства "Бейт-Нелли медия", я привезла Баруху прямо в больницу "Ихилов". Он радовался этому экземпляру как самому большому подарку. В этой небольшой книге – его большая Жизнь…

Он родился в Петрограде в январе 1915 года. Цепкая память Баруха хранит даже такие далекие воспоминания детства. Дом, где еще все были счастливы. Отец Натан работал директором компании "Зив", производившей сырье для изготовления бумаги, мама Бина занималась домашним хозяйством.

Любимым выражением отца была следующая фраза: "Я не хочу быть богатым, но всегда хочу иметь лишний рубль в кармане". И "рубль" этот вполне устойчиво присутствовал в его кармане.

Семья Минкович занимала один из этажей роскошного петроградского особняка. Мальчик ходил в престижную школу в центре города, обучение в которой проходило на немецком языке. И каждый день шел по широким питерским проспектам.

Но судьба часто играет нами. И фирма отца, руководство которой находилось в Германии, переехала в Латвию. Отец собрался в Ригу. Баруху было всего десять лет, но он помнит, как расстроилась мать, ей казалось, что брак рушится. Как отец обнимал ее и обещал: устроившись - вызвать к себе. Слово свое он сдержал. Вскоре Барух Минкович стал рижанином. Если бы мама знала, какие испытания еще ждут ее семью.

А тогда жизнь казалась налаженной. Мальчик вновь ходил в немецкую школу, родители обрели друзей, квартира была хоть и поменьше, но вполне уютной. А Рига – ярким процветающим городом, в котором жили многие культурные и политические деятели.

Все было хорошо, как бывает в детстве. В школе учиться было легко, отец работал, мама продолжала заниматься сыном. Но в один не самый прекрасный день, фирма отца обанкротилась. И ее хозяин Василий Зив уехал на Кубу.

С Зивом у Баруха связаны одни из самых ярких воспоминаний детства: "У меня с Василием Зивом была особая взаимная привязанность. Он часто навещал нас и был для меня почти членом нашей семьи. Первый его подарок, который я получил в Латвии по приезде из Петрограда, был велосипед. Наконец я не должен был с завистью и восхищением взирать на рижских мальчишек, виртуозно гонявших на этом восхитительном виде транспорта. Я мог сам приобщиться к их компании. Восторгу моему не было предела до такой степени, что я готов был ложиться спать в обнимку с велосипедом".

Натану Минковичу, оставшемуся без перспективы заработка, пришлось уехать за границу. Вскоре он стал работать в Париже. Этот выбор в будущем станет роковым для него.

Но в то время все еще были живы… Отец присылал деньги из Парижа. Мама нашла работу.

Барух учился в выпускном классе, когда в Германии к власти пришел Гитлер, а в Латвии правительство возглавила крайне правая партия.

Антисемитизм стал настойчиво проявляться в настроениях местных жителей. Барух стал инициатором перевода еврейских учеников из немецкой школы в ивритскую гимназию, который поддержал министр образования Латвии.

"Но он сразу предупредил, что комплектование класса зависит от нас. Если будет недостаточно учеников, его не откроют. Мы поняли, какая ответственность легла на нас, и сразу взялись за дело. Обошли всех учащихся нашей школы с предложением продолжить в следующем году учебу в еврейской гимназии. Большинство ребят с интересом прислушивались к нему. Были, конечно, и противники этой идеи, которые считали, что смена школы отрицательно скажется на их успеваемости. В итоге, мы обошли все немецкие школы и переговорили с еврейскими учениками, которые нас поддержали. Новый класс еврейской гимназии набрался".

Отец, даже не проживая дома, всегда имел сильное влияние на воспитание сына. Благодаря родителям Барух определил свое политическое мировоззрение очень рано:

"Мой отец по мировоззрению был ревизионистом и поддерживал партию "Бейтар", хотя не состоял в ней. Самого Жаботинского я впервые увидел в 1929 году. Родители с радостью узнали, что он приезжает в Ригу с лекциями на русском языке, и мы поехали слушать его".

Эта лекция решила многое… Барух становится активным членом "Бейтара".

А Зеэв Жаботинский - его кумиром на всю жизнь, как политик и как литератор:

"Трудно сегодня выразить наше восхищение Жаботинским. Это смог удачно сделать писатель Михаил Осоргин, высоко ценивший его творчество. В октябре 1930 года, в честь пятидесятилетия Жаботинского Осоргин писал: "Я поздравляю евреев, что у них есть такой деятель и такой писатель. Но это не мешает мне искреннейшим образом злиться, что национальные еврейские дела украли Жаботинского из русской литературы…"

Баруху Минковичу пришлось несколько раз общаться с Жаботинским, и сила личности этого человека до сих пор в его памяти. В последний приезд его в Ригу Барух был среди встречавших на вокзале. Никто тогда не мог подумать, что через год лидера "Бейтара" не станет.

А та встреча на вокзале запомнилась особо Баруху, потому что среди встречавших Зеэва Жаботинского была молодая улыбчивая девушка, также активистка "Бейтара", Фрида Финкельман. О любви не говори, о ней все сказано… Так и сложилось в отношениях между Барухом и Фридой. О чувстве, которое возникло между ними, говорили лишь глаза…

Эти дни начала главной любви его жизни особым светом запомнились Баруху. А время бежало к "роковым – сороковым"… Наступил 1940 год. И Советская армия вошла в прибалтийские страны. Барух в эти летние дни руководил лагерем для еврейских подростков, юных активистов "Бейтара". Фрида, выпускница факультета физической культуры, тоже работала там. Лето обещало ребятам много интересных дней и открытий. Но тем летом в Латвию вступила Красная армия. Все изменилось…

А вскоре в лагерь пришли представители новой власти, чтобы принять управление им. Барух был вынужден сложить с себя полномочия. Но дети поступили иначе.

"Один из членов комиссии прочитал им целую лекцию об актуальном политическом положении. Это была настоящая агитка в духе коммунистических листовок. В конце своей речи он попросил встать тех воспитанников лагеря, которые не заинтересованы оставаться в нем. Это было удивительное мгновенье! Встали все ребята, от мала до велика. Наступила длинная пауза. Ее прервал член комиссии, который должен был возглавить лагерь, но остался без единого воспитанника. Он сказал: "Ваше воспитание дало глубокие корни в их сердцах".

И все же все сионистские организации были закрыты. А Барух стал одним из постоянных клиентов НКВД. Допросы за допросом, в любое время и подолгу. Но трудно было знать, к чему идет этот процесс.

Развязка случилась 12 июня 1941 года. Этот день должен был стать самым счастливым днем в жизни Баруха. В этот день состоялось его обручение с Фридой. И в эту же ночь он был выслан из Риги за участие в сионистской деятельности. Его мать собралась в дорогу за сыном. Об отце, находившемся в оккупированном Париже, Барух тогда ничего не знал.

Долгая дорога, полуголодных арестантов, среди которых было множество активистов сионистского движения, везли в Сибирь, через всю страну. Станции, станции и конечный точка пути – лагерь "Прижим". Там двадцатишестилетний адвокат стал работать на вырубке леса. Такими были его будни:

"Сил на тяжелую работу с каждым днем становилось все меньше. Особенно мы почувствовали это с наступлением холодов, когда организм для работы требовал больше калорий, а получать их было неоткуда. И начались болезни… Ноги стали опухать, по телу пошли язвы, гнойные раны не заживали, "голодные" поносы стали частью наших будней… Но руководство лагеря требовало выполнять норму, несмотря на то, что врачи освободили от работы тех, кто уже совсем не мог стоять на ногах. А ведь до леса надо было еще пройти шесть километров.

Отчаяние постепенно овладевало нами. Не было сомнения: нам нужно собрать все силы, и физические и душевные, весь свой потенциал. Каждый из нас понимал это.

Русские называли этот лагерь "исправительно-трудовым". До сих пор у меня нет никакого сомнения, что правильно его называть "концентрационным лагерем". А рубкой леса "исправить" меня и лишить мою душу сионистской идеи они так и не смогли…"

Лагеря не сломили душу, но смогли покалечить здоровье молодого человека. Наступил день, когда он не смог работать на вырубке. Открылась гнойная рана на ноге, началось общее заражение организма.

Жизнь Баруха спас такой же ссыльный из Риги, профессор Столыгво, который был главврачом лагерной больницы. Он изыскал возможность раздобыть лекарство, снявшее гнойное воспаление после двух месяцев пребывания в больнице.

Но вернуться в строй Барух уже не смог. Он хромал еще много лет. Лишь спустя долгие годы, уже в Израиле, Барух Минкович прошел сложную операцию, которая дала результаты.

Нашей жизнью часто руководит случай. А иногда случаются и чудеса. Наверное, такое чудо и произошло в судьбе Баруха Минковича.

В феврале – марте 1942 года, через семь месяцев после депортации, в разгар отступления Красной армии на всех фронтах и массовых убийств, в сибирских лагерях начались судебные следствия. Многие, наконец, узнали, что именно вменяется им в вину.

По статье 58 уголовного кодекса Барух обвинялся в активном участии в латвийской контрреволюционной фашистско-сионистской организации "Трумпельдор". Ему вменили в вину посещение собраний, чтение лекций и докладов антисоветского содержания, сотрудничество с организацией "Трумпельдор" и сбором средств на ее нужды. Припомнили и руководство юношеским лагерем в июне 1940 года, и то, что деятельность организации не прекратилась после установления Советской власти в Латвии, а члены "Трумпельдора" ушли в подполье. Обвинили и в том, что Барух недостаточно информировал следственные органы о том, что знал, проще говоря, "не кололся".

Барух не подписал ни одно из обвинений в свой адрес, согласившись лишь с тем, что до прихода советской власти участвовал в работе сионистской организации, которая поддерживала свержение мандатного британского режима в Палестине и создание еврейского государства.

А летом были вынесены приговоры:

"В летние месяцы 1942 года были вынесены приговоры всем ссыльным из Риги, вернее, тем, кто пережил этот первый год ссылки. Половины уже не было в живых… Я был вызван в Соликамск в августе 1942 года, и там мне был зачитан приговор: пять лет ссылки в Сибири...

Спустя шестьдесят лет мне попался "закрытый" документ, касавшийся моего приговора. И оказалось, что в первоначальном варианте рекомендованным наказанием для меня был… расстрел с конфискацией имущества!

Трудно теперь понять, почему эта рекомендация не была принята, и я получил достаточно мягкий срок ссылки… То ли мое состояние здоровья не внушало оптимизма на мои долгие годы жизни, то ли я все-таки смог достаточно стойко держать свою линию на допросах. А быть может, в момент окончательного решения моя жизнь зависела от еще одной стопки водки, выпитой или не выпитой в тот момент "вершителями" судеб..."

Баруху Минковичу повезло выжить в этой мясорубке судеб.

Чудеса в его жизни продолжились. Он нашел свою мать, которая выехала с ним из Риги. Бина работала бухгалтером в совхозе "Ирбей". И хотя родственники должны были присоединяться к ссыльным, а Баруха отправляли в Енисейск, ему удалось поменять место ссылки на совхоз, в котором она жила. Там и встретились мать и сын после долгой разлуки.

Там, вдали от родного дома, он вновь встретился с Фридой, любовью всей своей жизни.

И это тоже было чудо. Потому что Фрида успела уехать из Риги, уже после начала войны. Знакомая отдала ей билет на московский поезд… Сегодня мы понимаем, что эта женщина обрекла себя и спасла Фриде жизнь. А тогда Фрида просто хотела догнать Баруха, чтобы присоединиться к нему. Немало перипетий было на их пути. Но они нашли друг друга, чтобы больше не расставаться. Эта встреча после многих лет разлуки состоялась в новогоднюю ночь 1943 года. Фрида тогда еще не могла знать, что осталась без родителей и старшей сестры.

Вскоре после ее отъезда из Риги в квартиру ворвались латышские полицаи и выволокли на улицу Цви Финкельмана, фридиного отца и его брата. Они застрелили их прямо у входа в дом. Мама и сестра Фриды находились в гетто, а затем были вывезены и расстреляны под городком Румбулы. Вместе с ними там в общих рвах лежит латвийское еврейство, восемьдесят тысяч человек, уничтоженных немцами и их сообщниками – членами местной фашистской организации "Железный крест".

О гибели своих родных Фрида узнала гораздо позже. Ничего не ведал о судьбе отца и Барух. Спустя годы он узнал, как погиб Натан Минкович. В 1943 году его выдал нацистам француз – привратник дома, в котором он жил. Натан оказался со всеми парижскими евреями в "Дранси" - нацистском концентрационном лагере и транзитном пункте для отправки в лагеря смерти, работавшем в 1941-1944 годах во Франции. Шестьдесят пять тысяч евреев было депортировано через Дранси, шестьдесят три тысячи из них были убиты, среди них - шесть тысяч детей.

В книге памяти депортированных евреев Франции, опубликованной в 1978 году под редакцией одного из видных охотников за нацистами Сержа Кларсфельда, была информация о партии №47, отправленной в Освенцим из Дранси 11 февраля 1943 года. Есть в архивах и телеграмма Эйхману от 12 февраля, подтверждающая этот факт. В нем точные цифры: о времени отбытия и о количестве партии обреченных узников – 998 человек. Немцы, как всегда, были педантичны. Эта точная цифра включает и Натана Минковича, отца Баруха…

Но вернемся в Сибирь, где налаживать жизнь молодым рижанам было непросто. Сорок градусов мороза - ежедневная норма. Щели в окнах закрывались старыми газетами. Рядом были жизнь и смерть. Но Барух рассказывает об этом буднично, и так особенно чувствуешь большие человеческие драмы.

"Вспоминаются сейчас и грустные минуты жизни, когда я особо осознавал, как жестока подчас к людям судьба. В Риге я дружил с двумя братьями, участвовавшими в деятельности ревизионистского движения. Они погибли во время оккупации города. А их мать еще ранее была выслана в Сибирь и жила одна. Мы взяли опеку над ней. Когда она заболела, Фрида ежедневно варила и приносила ей еду. Но вскоре женщина умерла, и нам пришлось заняться ее похоронами. Кладбища в поселке не было, и хоронили совершенно не организованно на одной из соседних горок. Я обратился к местному жителю и тот вырыл яму, дав нам ее координаты.

Мы с Фридой положили гроб с телом умершей женщины на сани и отправились в скорбный путь. Было это зимним вечером. Так как тело было заморожено сибирским морозом, то крышку гроба мы не смогли закрыть, и во время подъема на гору сани у нас перевернулись, и труп выпал из гроба. Пришлось нам вдвоем поставить гроб на сани и вновь погрузить в него умершую. Но на этом наши злоключения не кончились. Подготовленная яма оказалась маленькой для гроба. Мы не могли его туда поместить. Что нам было делать? А ночь в Сибири зимой наступает быстро. Я оставил Фриду одну в темноте с гробом и трупом на этом спонтанном кладбище и вернулся в деревню, чтобы взять инструменты для расширения ямы. И все же мы похоронили ее, как полагается хоронить человека, отдав ему последний долг".

Все годы жизни в Сибири Барух не расставался с мечтой своей юности: Эрец-Исраэль. Это единственное место на земле, которое манило его с юности.

Но путь к осуществлению мечты был долог. После окончания войны Баруху повезло – удалось подтвердить свое польское гражданство. Были вновь допросы в НКВД и долгие сборы документов, для которых Баруху пришлось из Сибири проделать длинный путь в Ригу и Тарту. На основании польского гражданства он смог покинуть СССР.

Длинная дорога привела семью Минкович в Польшу. Вместе с молодыми родителями и бабушкой покидал Советский Союз и маленький Эли, родившийся в Сибири.

Конец сороковых. Маленький польский городок. Интернат для еврейских сирот. Там устроились работать Барух и Фрида. Фрида, имеющая педагогическое образование, выучила польский язык и стала воспитателем. Барух работал бухгалтером.

Но трудно было заниматься только цифрами, когда рядом дети, не чувствующие причастности к своему народу. История каждого из них – это чудо спасения добрыми людьми. И в большинстве своем дети выросли, даже не зная, что они евреи. Барух с грустью вспоминает в книге о том, что не все из этих ребят сделали выбор в пользу возвращения к еврейским корням. Судьбы складывались по-разному…

В Израиль Барух с семьей попал в 1950 году.

"…Хайфа появилась перед нами на рассвете, и это самое яркое первое впечатление, которое мы впитали в себя, ступив на землю Израиля. Первый рассвет на Родине…Я, ссыльный и подследственный НКВД, стою совершенно свободно на своей земле. Об этой минуте я мечтал десятки лет, с далекой довоенной юности…"

С этого времени началась новая жизнь Баруха Минковича. Нет, не всегда она была легкой и светлой. Баруху пришлось проделать длинный путь, чтобы утвердиться в своей профессии адвоката.

Но он создал здесь свой дом, обрел работу. Здесь родился его младший сын Нати. А затем внуки и правнуки…

Оказавшись в Израиле, Барух продолжил заниматься сионистской деятельностью. В 70-х годах он возглавлял миссию Сохнута в Вене, и всегда его первостепенной задачей была поддержка репатриантов из СССР. Барух являлся председателем "Ордена Жаботинского". Эта организация существует в Израиле с 1955 года. "Орден" проводит широкую общественную деятельность, связанную с увековечиванием памяти этого грандиозного человека. В первые годы жизни в Израиле Барух вступил в партию "Херут", он до сих пор является членом центра "Ликуда".

Сегодня Барух Минкович живет в Рамат-Гане.

Он - преуспевающий адвокат, дело которого продолжают сыновья Эли и Нати. Эли был назван в память об Элиягу Финкельмане - отце Фриды, которого нацисты расстреляли в Риге; Нати – в память о Натане Минковиче, отце Баруха, схваченном в Париже и погибшем в Освенциме.

Двадцать четвертого января 2015 года родные и друзья торжественно отмечали день рождения Баруха. Ему исполнилось сто лет! Сколько добрых слов и пожеланий выслушал он в день юбилея.

Барух Минкович знает цену жизни. Он доказал это своей непростой судьбой. И хочется надеяться, что мягкая улыбка еще долго будет озарять теплый взгляд этого удивительного человека. Как можно дольше…