Когда-то (боже мой, как давно) меня назвали Эстер. Назвали в память о сестре моей бабушки. Говорят, была она очень красивая.

Записать в метрику Эстер не получилось. Кто там сидел в ЗАГСе и почему он не нашел такого имени в списке — не знаю. Нашли что-то, как показалось моей маме, похожее — Есфирь. Папа был против, он говорил маме и теще, что с таким именем в нашем городе жить будет не очень легко.

Но переубедить двух женщин, закусивших удила, он не смог.

И я начала свою жизнь с имени Есфирь. Меня никто так не называл. Все звали Ирой, кроме бабушки, которая называла меня Фирой. "Фирочка!"- раздавался её крик на всю улицу Херсонскую, где мы играли в казаков-разбойников и в бадминтон.

"Фирочка - съешь котлетку", - со смехом кричали мне соседские дети . Бабушка считала, что меню обеда надо ежедневно оглашать на всю улицу.

Соседский мальчик Колька покалачивал тех, кто меня дразнил, но дразнили не злобно, тем более что в нашем дворе были Фима, Гена, Дина, а еще Поля, и Соня, и Лиза - имена соответствовали национальности.

Имя же это - Есфирь я не любила. Нелюбовь появилась в больнице, где мне вырезали гланды. Там в палате все были постарше меня, и там не было никаких Фим и Дин. Там я узнала, что я не еврейка, а _идовка , и что это стыдно и плохо. Почему стыдно и плохо я не поняла, но имя мне захотелось сменить.

Вернувшись наконец домой уже без гланд, повзрослевшей и обиженной, я пожаловалась деду. Абрам Семенович мне родным дедом не был, но я же родного никогда не видела, он погиб на войне, а Абрама я любила и точно знала, что он во мне души не чает. Одно из первых моих слов (бабушка рассказывала) было "Балям", стоя на крылечке нашего дома, я так деда позвала , который копался по обыкновению в саду.

Абрам Семенович усадил меня на свое костлявое колено. Обнял. Легкий запах чеснока, дед без него обеда не признавал, и немножко колючая щека успокоили меня, плакать расхотелось. Дед гладил меня по голове, целовал куда-то в затылок... Он то и рассказал, что на самом то деле меня хотели назвать Эстер. Он же рассказал тогда про Эстер, которая спасла евреев от Амана. Абрам рассказывал пуримскую историю, как детскую сказку. В ней не было пьяницы Ахашвероша, был какой-то царь, вообще не было Вашти, не было казни Амана, а Мордухай получался похожим на деда Абрама. Эстер же, красавица и героиня этой сказки, была вроде смуглянки-молдованки из партизанского отряда и стала в моем воображении похожа на маму и на любимую актрису Гурченко.

Бабушка в туго повязаной косынке, которая появлялась на её голове, только когда она пекла или ощипывала кур, поджав губы, укоризненно качала головой.

-Не забивай ребенку голову, Абрам! Лучше помоги мне с готовкой.

Это был особый вечер. Потому что в большущей кастрюле под марлей и крышкой уже были сложены особые треугольные пирожки. Гументаши. Пухлые, нежные с начинкой из мака и изюма они и были главным яством праздника. Как перевести это слово на русский язык я не знала и, забыв имя Аман, решила, что злодея звали Гументаш. Почему они треугольные эти пирожки, я тогда тоже не поняла. Но без собственной версии я это не оставила. В треуголке был изображен Наполеон в книжке Лермонтова. Как в детской голове смешались гументаши, Аман и Наполеон, не знаю. Но в тот Пурим, когда за столом собралась вся семья и дядя Меир начал читать длинную историю на непонятном языке, я сказала, что то же самое я знаю на русском в стихах. И бойко затараторила:

- Скажи-ка, дядя, ведь недаром...

Громче всех смеялся Абрам Семенович.

Источник: Facebook