Евгений Руман: "русское кино в Израиле немножко сбоку". Интервью по субботам
За последние несколько лет израильское кино стало частью мирового кинематографа. Ни один крупный международный кинофестиваль не проходит без участия израильтян, все чаще наши фильмы получают награды критиков. Внутри страны отношение к авторам и их произведениям неоднозначно. О том, какое оно, современное израильское кино, о русском акценте и о том, как наши люди оказываются в Голливуде, – мы говорили с режиссером Евгением Руманом.
- Евгений, мы когда-то с вами учились в Тель-авивском университете, на отделении кино и телевидения. Я, видимо, не настолько любила кино, чтобы связать с ним свою жизнь. А вы, наоборот, стали настоящим режиссером. Как вы думаете, почему вам это удалось?
- В этом есть элемент везения, конечно. Но, с другой стороны, в этом есть какая-то закономерность. Наверное, я хотел состояться как режиссер немного больше, чем остальные. Я приложил для этого очень много усилий. Кроме того, я был открыт для разных возможностей, я был открыт для мира и, соответственно, мир стал более открыт для меня. А с третьей стороны, в Израиле существует дикая инфляция. Количество киношкол на душу населения чуть ли не самое высокое в мире. А индустрия, которая должна вместить все эти толпы выпускников, очень маленькая. Несмотря на то, что количество фильмов и сериалов, которые снимаются в Израиле, все время растет, количество выпускников растет еще быстрее.
- А как вам удалось попасть в эту закрытую касту?
- Тут многое сложилось. Я говорю по-русски. Это и недостаток, и достоинство. Преимущество в том, что в тот момент, когда я закончил университет и мне нужно было зарекомендовать себя, было место для фильмов на "русскую" тему в израильском кино. А людей, которые могли бы претендовать на это место, было очень мало. А недостаток в том, что это поставило на мне определенный ярлык, отправило в категорию "русского режиссера".
- Да, ведь первые ваши работы были сугубо нишевыми. "Чудо", "Ленин в октябре", сериал "Между строк" — это фильмы, снятые на русском языке с вашими любимыми русскоязычными актерами – Владимиром Фридманом, Александром Сендеровичем, Евгенией Додиной.
- Мне удалось частично избавиться от этого ярлыка, потому что я снимал и снимаю фильмы на иврите с ивритоговорящими актерами. Но это все равно непросто.
- А в израильском искусстве есть спрос на "русскую" тему?
- Настоящего спроса, наверное, нет. Но так как израильская киноиндустрия субсидируется в основном государством, оно, государство, хочет создать некий плюрализм, дать возможность разным голосам и мнениям выступить. То есть существует некий консенсус, что "русский" голос должен звучать в израильском искусстве. В Израиле вообще очень важна тема поиска самоидентификации, и для меня она тоже важна. Я считаю, что мне есть что рассказать, я знаю и чувствую эту тему лучше, чем, допустим, истории репатриантов из Йемена. Хотя, объективно говоря, "русская тема" практически не представлена в израильском искусстве. Нигде и никак.
- Вы думаете, это недостаток? Над этим нужно специально работать?
- Я считаю, что все должно происходить естественно. Так же, как восточная музыка, "мизрахит", раньше считалась принадлежностью низшего класса, а сегодня стала частью израильского мейнстрима. Так часто происходит. Те, кто на периферии, пытаются пробиться в центр. А после того, как они пробиваются и на какое-то время занимают ведущие позиции, приходят новые люди с периферии и смещают их. Это такой естественный круговорот. Например, сейчас стала очень популярна тема репатриации евреев из стран Магриба. Это дети и внуки тех людей, которые приезжали в Израиль в пятидесятых годах, селились во временных лагерях, проходили все тяготы абсорбции. Их потомки, которые родились, выросли и сформировались в Израиле, теперь возвращают им голос. А с девяностых годов двадцатого века прошло еще слишком мало времени. Еще не успело вырасти поколение людей, которые могут художественно осмыслить и озвучить истории своих родителей, бабушек и дедушек. Если это произойдет, то позже. Израиль еще не до конца переварил русскую алию.
- А проблемы полуторного поколения вам близки?
- Честно сказать, вопрос о том, праздновать Новый год или нет, для меня неактуален. Я уже давно не мыслю этими категориями. Наверное, общественная борьба — это удел более социально активных людей. Я говорю об этом с сожалением, потому что я совершенно не такой. Мне интересно рассказывать истории, которые меня задевают, истории о людях, которых я знаю и чувствую. Мне интересны вечные нарративы, драматургия, слом. Эмиграция – это вообще удобная тема для драматурга. Ведь там есть все: потери, поиски, приобретения, снова потери.
- А зрителю это интересно?
- Я не думаю, что "русская" тема более интересна или менее интересна, чем любая периферийная тема. Хотя справедливости ради надо сказать, что на сегодняшний день ни русский акцент, ни "русская" внешность не являются препятствием для карьеры артиста. Возьмите того же Владимира Фридмана или Евгению Додину. Они полностью состоялись, несмотря на свои отличия от других актеров. Но, тем не менее, "русская" тема – это, конечно, не мейнстрим. Израиль вообще расистская страна, давайте не будем себя обманывать. Но это касается не только русскоязычных израильтян. Мы все разделены на племена. Конечно, в центре Тель-Авива, где мы с вами находимся, относятся более терпимо к любым меньшинствам, а, допустим, в Бней-Браке нас вряд ли поймут. Но все-таки русское кино в Израиле немножко сбоку. Грубо говоря, продать такую идею тяжелее.
- Продать любую идею, особенно евреям, это подвиг. А как этот процесс вообще происходит? Ведь кино – это дорогое удовольствие.
- Этот процесс длится годами. В лучше случае это может занять три-четыре года. Я должен постоянно подавать заявки в Фонд кинематографа и ждать, пока их рассмотрят. Причем чаще всего готовые сценарии так и остаются на бумаге. Это мучительный, долгий, тяжелый процесс, и, возвращаясь к вашему первому вопросу, выдерживают только самые стойкие и упрямые.
- Но эти три года нужно как-то прожить. Особенно имея семью.
- Даже не имея обязательств, очень тяжело жить в ожидании того, состоится твой проект или нет. Можно запросто прождать четыре-пять лет, и фильма не будет. По статистике, подаются двести с лишним сценариев художественных фильмов в год, из них получают субсидию только десять.
- Соотношение один к двадцати?
- Да, примерно.
- То есть вы должны придумать идею, написать сценарий, а это само по себе серьезный литературный труд, подать заявку и много лет ждать, пока вам в итоге скорее всего откажут.
- Да, и так происходит в большинстве случаев.
- Очень жестоко.
- Так повсюду. Но если хочешь выиграть в лотерею, то сначала заполни билетик.
- По вашей личной статистике, сколько сценариев из тех, что вы подавали, были отвергнуты?
- Не один, не два и даже не три. Много.
- Вы тяжело переживаете эти неудачи?
- Переживаю, конечно. Но в какой-то момент нужно понять, что невозможно тащить груз несбывшихся надежд. Когда проходит пять-семь лет, и фильм не получает финансирования, нужно отбросить переживания и идти дальше. В Израиле существует европейская система финансирования кинематографа. То есть он практически полностью субсидируется государством. В отличие от Голливуда или Болливуда, где киноиндустрия – это частный бизнес.
- Вы очень разноплановый режиссер. Снимаете и комедии, и драмы, и триллеры. Недавно вы сняли остросюжетный фильм "Проклятые" полностью на иврите…
- Мне интересны разные тематики, жанры, истории. Есть режиссеры, которые всю жизнь снимают одно кино. Я к ним не отношусь. Мне хочется попробовать разное.
- Есть режиссеры, которые считаются гениями какого-то жанра. Допустим, "гений комедии" Чарли Чаплин. Или "гений триллера" Альфред Хичкок.
- И в Израиле то же. Есть режиссеры, которые нашли свою нишу и работают в ней. Мне это делать скучно.
- В каком жанре вам интереснее всего работать?
- Я бы хотел снять комедию. У меня был уже опыт - например, "Ленин в октябре". Но с тех пор прошло столько времени, что мне кажется, я сегодня смог бы снять по-другому. Хотя мой новый фильм, который еще не вышел на экраны, снова обращается к "русской" теме. Это история супружеской пары актеров озвучки, которые приезжают в Израиль в начале девяностых годов. Им приходится переосмысливать свою жизнь, искать себя заново, по-новому себя изобретать. Я не хотел делать из этого страшную драму, потому что насколько это грустно, настолько же и смешно. Поэтому получилась трагикомедия.
- Я специально вчера пересмотрела несколько ваших фильмов. И заметила такую тенденцию: у вас очень мало женских персонажей. Как правило, ваши герои – это одинокие мужчины. Почему?
- Я исправил эту тенденцию в своем новом фильме. Там одна из главных героинь – женщина. Наверное, персонажи-мужчины мне ближе, я их лучше понимаю.
- А еще я заметила, что ваши герои часто играют в шахматы.
- Да, я люблю шахматы. Я и сам когда-то играл.
- А у вас есть своя бригада, с которой вы работаете?
- Есть люди, с которыми я предпочитаю работать, но не всегда это получается. У меня есть, конечно, любимые актеры. Это Володя Фридман, Саша Сендерович. Но от проекта к проекту, конечно, все меняется.
- Вы вообще по натуре человек-одиночка?
- Я чувствую себя комфортнее в узком кругу. Хотя кинопроизводство – это, конечно, большой процесс, в котором замешано большое количество людей. Но это работа, и я воспринимаю их как часть своей работы. Но в целом я достаточно закрытый человек.
- Израильское кино переживает сейчас триумф. Буквально за последние пару месяцев были победы на Берлинском кинофестивале и престижнейшая премия Оскар.
- Это не совсем израильские фильмы, хотя режиссеры – израильтяне.
- Чем вы объясняете эту моду на израильское кино?
- Во-первых, это не израильское кино, это нужно понимать. Skin, который получил премию Оскар, это абсолютно американский фильм, снятый израильским режиссером. Это больше достижение Гая Натива, чем всего израильского кино. А вообще, не думаю, что это мода. За последние пятнадцать-двадцать лет наша киноиндустрия стала достаточно активно представляться на мировой сцене. У нас уже были призы и в Венеции, и в Каннах. Я думаю, что израильское кино достаточно высоко котируется в мире. Есть определенный спрос. Он не массовый, конечно. Это, в основном, фильмы, которые путешествуют по фестивалям и, как мы видим, часто получают призы.
- Это "кино не для всех"?
- Я предполагаю, что да.
- А это правда, что для того, что кино было признано европейской критикой, оно должно обязательно быть антиизраильским или даже антисемитским?
- Это спорный вопрос. Де-факто выглядит именно так. Но на самом деле таких фильмов не так уж много. Фильмы о войне - они так или иначе политические. Но это хорошие фильмы. С другой стороны, отрицать то, что фильмы, завоевывающие награды, часто носят антиизраильскую риторику, я бы тоже не стал.
- Люди, которые снимают провокационные фильмы, просто цинично эксплуатируют то, что востребовано в Европе?
- Я думаю, что да. Но их меньшинство. И те, кто делают это цинично, как раз ничего не выигрывают. Потому что эти фильмы фальшивые. А награды получают талантливые картины, сделанные людьми, которые верят в то, что они делают. Для них это искренняя человеческая позиция. Эти фильмы очень сильные и мощные, они честные. И это людям, зрителям, гораздо тяжелее принять. Им намного легче считать, что это циничный расчет. Фестивальное кино – это вообще очень специфический жанр. Американское фестивальное кино тоже не будет проамериканским. И российское не будет пророссийским. Это такие правила игры. Кто-то им следует, кто-то нет.
- А вы принципиально не касаетесь политической темы?
- Нет, не принципиально. Просто для меня эта тема не настолько важна. Но надо понимать, что люди, снимающие кино, как правило, придерживаются левых либеральных взглядов. Так всегда было, это не современное изобретение.
- Скорее всего, это историческая задача интеллигенции – критично относиться к власти.
- Ну как-то так. Задача кино - говорить о проблемах. Это не значит, что люди, критикующие систему, не любят свою страну. Но они видят свой гуманистический долг в том, чтобы обнажать ее недостатки. Если тебя все устраивает, то зачем вообще снимать фильм? О чем его снимать? В Израиле вообще устраивают истерию вокруг любой критики.
- Потому что авторы касаются очень болезненных тем.
- Не только поэтому. Люди реагируют на заголовки. Если бы они смотрели эти картины, то, вполне возможно, реагировали бы по-другому. Но они же не знают, они попадаются на дешевые манипуляции. Это популизм циничных политиков. Им наплевать и на эти фильмы, и на израильское кино в целом.
- Давайте оставим европейское фестивальное кино и поговорим о Голливуде. Такое ощущение, что Голливуд просто колонизирован израильтянами. Бывшими, настоящими и, может быть, будущими.
- Голливуд – это огромная индустрия. Там есть место для многих.
- А у вас никогда было стремления попробовать себя в Голливуде?
- "Голливуд" - это общее понятие. Сейчас вообще непонятно, что оно в себя включает. Американское кино – очень своеобразное. Я его попробовал, я знаю, что это такое.
- Вам его не хочется?
- В Голливуд нужно заходить через парадную дверь, а не через заднюю. Иначе ты становишься просто ремесленником. Туда нужно заходить с позиции силы, а не с чувством, что тебе сделали одолжение. Мне это было бы очень интересно, но не любой ценой.
- А в израильском кинематографе вы себя комфортно чувствуете?
- Это очень сложная индустрия. В первую очередь потому, что она очень маленькая. Нам приходится топтаться на одном клочке, мы конкурируем за финансирование, за зрителей, за одобрение критиков. Это вызывает, конечно, зависть, обиды. Иногда мне легче быть в стороне.
- Когда у вас бывают периоды ожидания между съемками, чем вы занимаетесь?
- Пишу. Думаю. Сочиняю.
- Не охватывает чувство отчаяния?
- Охватывает, конечно. Потому что моя работа связана с проектами, и большую часть жизни я провожу в ожидании. Например, мой последний фильм, "Проклятые", был не очень хорошо принят зрителями. Хотя я этот фильм люблю, я считаю, что это хорошее кино. Это, конечно, неприятное ощущение. Потому что хорошие отзывы, как правило, облегчают следующий проект. Это ощущение неудачи меня терзает, конечно. Это неуверенность в будущем, страх. Эта постоянная нестабильность, конечно, тяжело воспринимается. Но я стараюсь видеть в этом преимущества.
- Какие?
- Я должен все время находиться в тонусе.
- В этом и прелесть творческой профессии.
- Да, это немножко казино. Можно выиграть, если сделать правильную ставку. А можно просто получить удовольствие. Но я занимаюсь своим делом. Другого у меня нет.
Мы встречались с Евгением в необычайно холодный весенний день на площади напротив театра "Габима". И специально для моего собеседника я приготовила шоколадный брауниз.