А. Генис: "Даже на Трампа можно надеть намордник". Интервью по субботам
Моего сегодняшнего собеседника смело можно назвать "последним из могикан". Он – продолжатель традиции блестящей русской литературы в эмиграции, той волны, расцвет которой пришелся на семидесятые-восьмидесятые годы прошлого века. С писателем, публицистом, эстетом и просто культурным человеком Александром Генисом мы поговорили о том, почему писатель всегда находится на обочине, кто такие современные космополиты и за что американцы ненавидят Трампа.
- Александр, вы в некоторой степени уникальный человек, потому что, уехав много лет назад из русскоязычной среды, вам удалось стать русским писателем. Как вы это объясняете?
- В этом нет никакой хитрости, потому что единственная цель, ради которой я покинул СССР, заключалась в том, чтобы быть русским писателем. Вся моя жизнь посвящена только одной цели: заниматься русской литературой. Как выяснилось, это проще было сделать в Америке, чем в России.
- Вы не находите в этом противоречия?
- Нахожу. Но вся жизнь — это противоречие. Особенно у писателя. Ведь писатель всегда живет на обочине, это же ненормальная профессия. Кроме всего прочего, я много лет живу в Америке, и я знаю очень много русских писателей, которые сумели остаться русскими писателями, и очень мало тех, кто стал американским писателем.
- А у вас не было амбиций стать американским писателем?
- Я никогда не ставил перед собой такой цели. Писать на другом языке – это мужественный поступок, потому что меняется личность, и только единицам это удавалось, таким как Бродский. Набокова я нарочно не называю, потому что он знал английский с детства и был, в сущности, билингвой. Мне кажется, что эмигрантская литература для американцев связана с некоторыми ограничениями. Это всегда примерно одна и та же история: приехал в Америку, мама плачет, любви нет, денег нет, все плохо. И постепенно все устраивается и становится хорошо. Мне это неинтересно.
- Вот вы сказали, что профессия писателя – несколько на обочине. А профессия писателя, который живет в Нью-Йорке уже более сорока лет и пишет на русском языке для читателя, условно, из города Омска, – не находится ли она на еще большей обочине?
- Ты находишься один на один с письменным столом, твое дело сочинить, а что происходит дальше с книгой – это тебя уже не совсем касается. Это касается издателей, читателей и так далее. В иноязычном окружении ты гораздо острее чувствуешь уникальность своего языка. Мне кажется, что русский язык в окружении английского языка становится более ценным. И не случайно, наверное, самый талантливый и интересный язык был в поэзии у Бродского и в прозе у Довлатова, которые жили в Нью-Йорке.
- Тем не менее, они уже состоялись как писатели, когда приехали в Нью-Йорк.
- Это не совсем так. Бродский – да. А Довлатов только приехав в Америку стал знаменитым писателем. Он состоялся как автор в иноязычном окружении.
- Но вам не кажется, что люди, которые пишут на русском языке за границей, живут в культурном и социальном гетто?
- Я вас уверяю, что это не так, нас по вечерам из гетто выпускают. Я живу в Нью-Йорке. Этот город - культурная сверхдержава, которой я активно пользуюсь. Каждый час, каждый день я решаю, кем и где я буду. Я обедаю в японском ресторане, затем иду в Австрийский музей, потом наслаждаюсь русским языком в разговоре с коллегой Парамоновым и заканчиваю день просмотром фильма Вуди Аллена. Нью-йоркец – это отдельная национальность, особое состояние души. Когда меня спрашивают, стал ли я американцем, я отвечаю: категорически нет! Когда меня спрашивают, остался ли я русским, я отвечаю: категорически нет! Потому что я нью-йоркец.
- Вы зарабатываете деньги на японский ресторан русским языком. Но язык – вещь живая, она все время меняется. Вы поспеваете за этими изменениями?
- Я никуда не тороплюсь, и мне помогает английский. Современный русский язык – англизированный язык. Вот я приезжаю в Россию и вижу мальчика-продавца, у которого на бейджике написано: "Манагер".
- Менеджер.
- Вы сразу догадались, а я вот не сразу.
- Вот, например, для меня загадка, что означает слово "жесть". Я его не понимаю. Это вообще приличное слово?
- Насколько я понимаю, это приличное слово, но плохое. А вообще, конечно, есть много современных слов, которые я не знаю. Я вот помню, мы как-то собрались на день рождения Бродского. Там были молодые ребята, поколение наших детей. И Бродский их попросил сказать что-нибудь на их языке. Они сказали: "шнурки в стакане".
- Что это такое?
- Это значит: родители дома, вечеринки не будет.
- Блестяще!
- Да, Бродскому тоже понравилось.
- А свою аудиторию вы чувствуете?
- Я никогда не пишу для аудитории. Я пишу для себя. Обычно желание написать для аудитории заканчивается плохо. Если писать как хочешь не получается, то нужно хотя бы писать как можешь.
- Тогда у меня такой вопрос. Как правило, существует две реакции на эмиграцию: полное неприятие всего, что было "до", и попытка погрузиться в новую среду, или полное неприятие всего, что стало "после". Вы выбрали третий путь, вы как бы зависли над пропастью.
-Я не делю людей ни на какие части. В Нью-Йорке вообще миллион культур, и каждый сам для себя решает, к какой культуре он принадлежит. Меня вполне удовлетворяет мое положение. Как и все писатели, я нахожусь на обочине. Потому что с обочины больше видно.
- И что вам видно?
- То, что я написал в своих книгах, а их более двух десятков. И во всех книгах я пытаюсь поделиться радостью, которую испытал в жизни. Я рассказываю о том, что я люблю.
- Путешествия, еда, литература.
- Да, моя жизнь, друзья, все, что я испытал и видел. Это все входит в мои книжки, которые становятся с каждым годом все более и более автобиографичными.
- Кстати, об автобиографиях. Вы их написали, если я не ошибаюсь, уже пять штук?
- Трудно сказать. Это, скорее, одна автобиографическая эпопея в пяти томах.
- У вас была настолько насыщенная жизнь, что ее хватило на пять автобиографий?
- Там гораздо больше людей, чем событий. Одна книга - "Обратный адрес" - посвящена людям, с которыми я общался. Другая – "Камасутра книжника" - книгам, которые прочел. Третья – "Гость" - местам, где я побывал. Четвертая - "Княгиня Гришка" – о еде, которую я попробовал. И так далее. Мне повезло, я застал золотой век русской эмиграции, конец 70-х – 80-е годов. Это было время, когда лучшие русские писатели создавали и издавали книги, которые стали гордостью русской литературы сегодня. Аксенов, Бродский, Довлатов, Войнович, Синявский – можно продолжать еще долго. Эмиграция во многом способствовала расцвету этих писателей, потому что в России в то время был застой. А в Америке царила атмосфера творчества и свободы.
- Но многие из них вернулись: Солженицын, Войнович, Аксенов.
- Да, но многие и не вернулись: Довлатов, Бродский. А сегодня уж и говорить не о чем, учитывая, что путинский режим закручивает гайки и сжимает горло свободе слова. И сегодня эмиграция опять становится местом сохранения русской культуры. Сейчас вообще появилось очень необычное явление – второе поколение русской литературы в эмиграции. Это люди, которые приехали в Америку детьми, получили американское образование и, тем не менее, не мыслят себе вне русской литературы.
- А в современном мире, где люди перемещаются без конца, понятие эмиграции по-прежнему актуально?
- Это зависит исключительно от Путина. Эмиграция – это вопрос политический.
- А чем уж Путин так мешает писателям? Вот посмотрите, современные российские писатели: Улицкая, Быков, Шендерович, Пелевин, Акунин – они все состоялись во время президентства Путина. Никого не посадили, никому не заткнули рот. Все сыты, здоровы и неплохо зарабатывают.
- Вы никогда не сидели в тюрьме?
- Нет, увы. Мне пока не пришлось.
- А вот когда посидите, тогда поймете. Когда писателям угрожают физической расправой – это не очень приятное ощущение. Чем Путин мешает "Новой газете", не знаете?
- Не знаю.
- Из-за режима Путина было убито четверо ее сотрудников.
- По его приказу?
- Да, по приказу.
- Вот вы написали книгу, которая называется "Космополит". Вы себя чувствуете космополитом?
- Да. В моем представлении космополит – это человек, который живет во всем мире и пользуется всем миром. Это возможность попробовать весь мир.
- А евреем вы себя ощущаете?
- Я бы ответил словами Бродского: по национальности я еврей, по профессии русский писатель, а по гражданству американец. Еврей – странное понятие. Евреем часто становишься, когда тебя считают евреем. Ты обречен быть евреем, хочешь ты этого или нет. Но мои отношения с еврейством в последние годы становятся все более интенсивными. Мне очень интересно наблюдать за Израилем, за тем, как он развивается. Мне кажется, что страна, которая придумана по книге – это литературная утопия. Но она живая, настоящая - и это потрясающе. Мне очень нравится, что те евреи, которых я встречаю в Израиле, совершенно не похожи на тех, к которым я привык.
- А почему евреи так переживают за страны, в которых они рассеяны? Почему они, как правило, самая активная часть общества?
- Кто-то сказал, что евреи – это соль. Они вносят огромный вклад в те культуры, где находятся. Это и русская, и американская, и немецкая культуры.
- А когда евреи находятся все вместе? Как в Израиле, например. Во что они превращаются?
- В Израиле евреи изменили привычную нам идентичность. Это евреи, которые не играют в шахматы и на скрипке, это евреи, которые сражаются, убивают, борются за свою жизнь и благополучие своей страны. Это новый тип еврея, еврей-рэмбо, который разительно отличается от еврея-шлимазла.
- А что происходит с евреями в Америке? Глядя из Израиля, кажется, что евреи в Америке перестали быть евреями. Они стали очень враждебны по отношению к Израилю.
- Это неправда. В Америке я вообще не знаю людей, враждебных к Израилю. Другое дело, что у многих разные точки зрения на его будущее. Но и в Израиле достаточно людей, которые не согласны друг с другом.
- Разница только в том, что в Израиле и согласные, и несогласные одинаково служат в армии, сидят в бомбоубежищах и, не дай Бог, хоронят близких. А подавляющее большинство американских евреев в Израиле не были и не могут найти его на карте. Но зато знают, как нам жить.
- Это чепуха…
- …и которые голосуют за президента Обаму, который не скрывает своей нелюбви к Израилю.
- Я об этом впервые слышу. Вы слышите то, что хотите слышать.
- Возможно. Но почему вы, американский еврей, упорно голосуете за Демократическую партию?
- Потому что я всю жизнь за нее голосовал и буду делать это впредь. Я не могу сказать, что Обама был моим любимым президентом, им был Клинтон, но я не жалею, что за него голосовал.
- А вам не кажется, что Демократическая партия превращается в партию, враждебную евреям и Израилю?
- Нет, не кажется. В ней есть один-два человека, которые позволяют себе идиотские высказывания, но в целом Демпартия категорически возражает против них. Другое дело, что одно крыло партии сегодня становится радикальным. Я категорически против этого. Поскольку считаю Трампа опасным для страны и мира, то я приложу все усилия, чтобы демократы победили на следующих выборах и убрали Трампа от власти.
- А какие преступления совершил президент Трамп?
- Вы газеты читаете?
- Я их читаю, но им не верю.
- А вот это напрасно. Трамп тоже не верит, он считает, что газеты пишут "враги народа". Я верю газетам, особенно таким, как "Нью-Йорк таймс", которая получила больше Пулитцеровских премий, чем все остальные вместе взятые. Там пишут лучшие перья в мире.
- Она ничем не напоминает вам газету "Правда"?
- Нет, ничем.
- Вы уехали от советской власти, которая, как я предполагаю, вам не нравилась. Сегодняшняя Демпартия США очень напоминает своей риторикой, по крайней мере, если слушать ее со стороны, отделение ВКП(б) во главе с Берни Сандерсом. Почему вы продолжаете за нее голосовать?
- Именно поэтому за Берни Сандерса я никогда не буду голосовать. Нет, она не превращается в социалистическую партию. Там есть левое крыло, и это очень опасно. Но я уверен, что оно не повлияет на радикализацию всей партии. Вот смотрите: средний американец платит 27% налогов. Средний датчанин платит 47%. Сандерс хочет превратить Америку в Данию, но ни один американец не согласится платить в два раза больше налогов для того, чтобы получить бесплатную медицину и образование. Не будет социалистической системы в Америке.
- Но шансы на это есть.
- После Трампа я вообще боюсь зарекаться, потому что я был убежден, что такой мошенник, как Трамп, не может стать президентом. Но он им стал. Что, конечно, поставило в тупик большую часть Америки. Я думаю, что Америка будет очень долго отходить от этого эксперимента. Он очень дорого нам будет стоить.
- А почему американцы его выбрали?
- Потому что Америка превращается в небелую страну. И Трамп в глазах многих, особенно среди необразованных слоев населения на Юге, выглядит спасителем. Хотя это полная чепуха, потому что он не в силах изменить демографию.
- Но он может не пускать новых иммигрантов. Построить стену, например.
- А остальных одиннадцать миллионов - в газовые камеры?
- Нет, остальных заставить соблюдать закон.
- Давайте мы с вами не будем решать американские политические проблемы.
- Давайте перейдем к израильским. Для Израиля Трамп уже сделал больше, чем все президенты Америки вместе взятые.
- Я счастлив за Израиль.
- А за Америку?
- За Америку я не так счастлив, но я очень надеюсь, что его рано или поздно посадят в тюрьму. У него шесть дел. Многие, как и я, считают, что он связан с Путиным и русской мафией.
- Отчет Мюллера показал, что нет.
- Значит, они не нашли прямых доказательств. Но найдут - разбирательства продолжаются. Америка разделилась на две части, и очень трудно жить в стране, которая сама с собой в ссоре. Но влияние правительство на ткань американской жизни минимально. Как мы видим, даже на Трампа можно надеть намордник, и Конгресс с этим худо-бедно справляется.
- Было много разговоров о том, что, если Трамп придет к власти, американская интеллигенция повально уедет за границу. У вас таких идей никогда не возникало? Переехать в Израиль, например.
- Я понимаю людей, которые здесь находят теплую, уютную жизнь. И даже к войне можно привыкнуть и с этим жить. Но для меня мой дом в Нью-Йорке, и вторую эмиграцию я не выдержу.
Как обычно, я пришла на интервью со своим угощением. На этот раз это был нежнейший десерт крем-брюле.