x
channel 9
Автор: Майя Гельфанд фото: Майя Гельфанд

Инна Лесина: "В России врач сказал удалять, в Израиле предоставили выбор". Интервью по субботам

"Левую грудь мы удаляем. Если хочешь оставить – это самоубийство. Лучше сделай это сама, чтобы не доставлять потом хлопот себе и другим", - услышала Инна от хирурга-онколога, который согласился посмотреть ее снимки в перерывах между операциями. "А как я буду жить без груди?" - спросила она. "Понятия не имею. Но ты будешь жить", - ответил доктор и ушел. Она осталась наедине со своим диагнозом.

С Инной Лесиной, сценаристом, режиссером, писателем, автором проекта LiveIt мы поговорили о том, как пережить рак груди, как принять свое новое тело и о том, как через угасание и смерть показать жизнь.

- Инна, а почему ваша книга называется "Молочные волосы"?

- Потому что, когда мои волосы начали возвращаться после химиотерапии, у меня была ассоциация с молочными зубами: одни выпадают, а вместо них вырастают новые. Это в Израиле много людей с кудрявыми волосами. А в России это редкость. Поэтому мои волосы всегда привлекали внимание. Я даже в какой-то момент начала комплексовать, мне казалось, что меня за этой копной вообще не видят. И первая мысль, которая у меня возникла, когда мне сказали про рак: "Блин, я же лысая теперь буду!"

- Не "буду ли я жить?"

- Нет, именно эта первая мысль меня посетила: "Как я буду выглядеть без волос?". То, что это был рак на продвинутой стадии, то, что предстояло тяжелое лечение, - да, я это все понимала. Но боялась остаться без волос, думала, что без них буду выглядеть больной. После первой химии волосы начали выпадать, я пошла в парикмахерскую и попросила все сбрить. И зажмурилась, пока это делали. Но когда всё кончилось, открыла глаза, и увидела, что это красиво – и форма черепа, и уши аккуратные. И что без волос я тоже женственна.

- Вы ведь много лет занимались проблемой рака до того, как вам поставили этот диагноз.

- Да, как журналист я делала несколько проектов, связанных с медициной. И был проект "Жизнь" - несколько видеоисторий женщин после онкологии. Женщины в них рассказывали, - как рецепт пирога - как пережили болезнь, почему остались жить.

- А когда вы столкнулись с этой болезнью, какой для себя рецепт вы придумали?

- Я знала, что все будет хорошо. У меня просто было это знание. Такое со мной случалось три раза в жизни. Это не история про веру, это история про знание. В первый раз это случилось, когда мне было семь лет. Я родилась с тяжелым пороком сердца, с которым редко выживают. Моим родителям предложили сделать мне очень сложную операцию. Я семь месяцев лежала в больнице, где меня к ней готовили. Перед операцией родители пришли со мной прощаться, но я про себя знала, что буду жить. Во второй раз я знала, что все будет хорошо, когда рожала своего сына. Потому что с моим сердцем мне было противопоказано рожать самостоятельно. Но в итоге нашелся врач, который решил дать мне шанс. И, хотя я понимала, что я нахожусь в зоне риска, но в глубине души я точно знала: ни мне, ни моему ребенку ничего не угрожает.

- А что было самое страшное? Когда вам поставили диагноз или когда вы нащупали опухоль у себя в груди?

- Я даже не нащупала ее, я просто заметила в ванной, что тень от подмышки падала как-то необычно. Но никаких страхов не было. Мне даже в голову не могло прийти, что это рак. Я позвонила подруге-врачу, она меня повела к онкологу. Причем все эти походы к врачам были между делом, между важными встречами. Я даже не допускала мысли о том, что это рак. И страхов, соответственно, тоже никаких не было.

- Когда я читала вашу книгу, у меня поползли мурашки по телу. Потому что вы смогли простыми словами объяснить очень сложные вещи. Я после чтения сразу же побежала себя ощупывать, осматривать. Мне действительно стало страшно.

- У меня не было изначально желания написать книгу. Просто с какого-то момента захотелось описать свой опыт. И это был опыт не болезни, а выздоровления, для меня это было важно. Когда я уходила от врача, еще не зная диагноза, он мне сказал вслед: "Все бы онкологические так выглядели!" И я ни о чем не беспокоилась. Тем более, каждый год проходила обследования. Но это, как видно по моему опыту, это ни от чего не уберегает. За год, прошедших с последней мамограммы, у меня развилась опухоль, которая привела к третьей степени рака.



- Я боли не боялась. Сегодня любую боль могут снять. Я боялась беспомощности. После химии наступает такое странное ощущение. Вроде, ничего не болит. Но ты не можешь осознать ни свое тело, ни свой разум, ни свои чувства. Ты, как будто, сама себе не принадлежишь.

- Вы плакали?

- Нет. На плач требовались силы, а они были нужны на то, чтобы собраться.

- А когда вам сказали, что нужно будет удалить грудь? Что вы испытали?

- Это было страшно. Когда мне об этом сообщил хирург, это было, конечно, жестко. Но это было единственно верным решением. После этого я вышла из больницы, прогулялась по скверу. Зашла в ближайший магазин, купила черный хлеб и винегрет. А потом долго, сидя на лавочке, нюхала этот хлеб и маленькими ложками ела винегрет. Мне нужны было ухватиться за обычные, привычные вещи, которые окружали меня всю жизнь.

- Вы рассказываете эту историю в первом лице. А где ваша семья?

- У меня была мощнейшая поддержка от друзей. Я не была одна. Моя подруга Оля, врач, сумела сделать невероятное. Она подняла всех своих друзей-врачей, очень классных чуваков, мне очень быстро сделали все нужные исследования что сложно сделать без связей. Например, одно из них делали в госпитале ФСБ, и туда было очень трудно попасть.

- А родители, муж, дети?

- Все, кроме сына, были с Снежинске, на Урале, откуда я родом. А эта история происходила в Москве.

- А почему они остались на Урале? Почему некому было вам помочь?

- Потому что мне не нужна была помощь. И потом, я убеждена, что близким намного тяжелее, чем тому, кто проходит лечение. Никто не знает, что с тобой на самом деле происходит. И близким и так очень сложно.

- А вы думали о том, почему это случилось с вами?

- Думала, конечно. Но ответа я не знаю. И очень много времени может уйти на поиск ответа, и мне жалко этого времени. Рак – это совокупность факторов, и пока ищешь ответ, можно пропустить какие-то важные вещи в жизни. Мой учитель в документальном кино М. А. Разбежкина сказала на одной из лекций: "Попробуйте пожить в вопросе". И мне это очень близко. Не на все вопросы можно найти ответы. И не все вопросы требуют ответа. Поэтому живу в вопросах.



- Вы все время возвращаетесь к одной и той же мысли: было важно попасть к врачу специальному, в госпиталь какой-то особенный, к знакомым ваших знакомых, чтобы сделали анализ вне очереди. А если бы всего этого не было?

- Мне очень помогли друзья, нашли врачей, ускорили все процессы. Я не искала сама ни одного специалиста. И очень благодарна всем моим людям.

- То есть если бы они этого не сделали, вы не получили бы необходимое лечение?

- Конечно получила бы. Но на это ушло было много больше времени. А его не было.

- У вас есть опыт лечения и в России, и в Израиле. Вы можете сравнивать?

- Я не хочу сравнивать. В Израиле я прошла операцию и двадцать пять курсов облучения. Я пришла в больницу и сидела в очереди, ожидая, пока дежурный хирург меня примет. И вот тут я увидела разницу: если в Москве хирург сказал однозначно, что грудь надо удалять, не спрашивая моего согласия, то здесь врач, посмотрев снимки, сказал: "Решайте сами. Я не могу за вас принять это решение". Понимаете, он знал, что грудь надо удалять. Но предоставил выбор мне.

- Врач не имеет права принимать за пациента такие решения. И правильно делает, на мой взгляд.

- Но слушайте, Майя. Когда хирург мне сказал: "Вам как можно быстрее нужно попасть на операцию", я не поняла: что значит "попасть", не понимала, что мне делать дальше. То, что меня прооперировали через месяц после приезда, – это заслуга моей подруги, которая ходила, ругалась, договаривалась. Она эту операцию просто выбила. И в России близкие люди сделали для меня все, но это был блат в чистом виде. И без этого все было бы много сложнее. Поэтому я не поддерживаю разговоры о том, что здесь все прекрасно и быстро, а там все плохо. И здесь и там бывает по-разному.



- Я изучила вашу творческую биографию, и у меня создалось впечатление, что все ваши фильмы крутятся вокруг темы смерти. "Морфология" - исповедь врача-патологоанатома, "Резьба по дереву" - история Саши Галицкого, где на ваших глазах, за время съемок, уходят люди.

- На самом деле, я всегда снимаю про жизнь. История патологоанатома – это история о человеке, который осуществил свою детскую мечту: он всегда пытался понять, отчего люди умирают на самом деле. Это потрясающий гурман жизни, образованный, начитанный, невероятно яркий человек, который посвятил свою жизнь изучению человеческого тела. И этот фильм однозначно про жизнь. А что касается Саши… Я снимала два года, и видела Сашу в разных ситуациях. Но он приходит на урок и генерирует там тонну жизни, которой заражает своих стариков.

- А этот фотопроект, где вы снимали женщин, переживших мастэктомию, — это тоже про жизнь?

- Конечно. Когда я готовилась к операции, мне хотелось посмотреть на других женщин после мастэктомии, понять: как я буду выглядеть потом? Но ничего подобного я не смогла найти. Это были какие-то фотографии, снятые на телефон, страшные швы и шрамы – я понимала, что это совсем не то, что нужно видеть женщине, которой предстоит пройти такую операцию. Поэтому захотела сделать фотографии женщин, так чтобы было видно – под одеждой одна грудь или не одной. И женщины красивы и женственны.

- Где сейчас находятся эти фотопортреты?

- Сейчас они в больнице "Асута" в Хайфе. Мне очень хочется, чтобы они были и в клинике Тель-ха-Шомер, меня там оперировали и там я задумала эту историю. Поэтому надеюсь, что у нас получится передать их туда.

- Вы принципиально отказались от пластики груди?

- Да, я не видела смысла в еще одной сложной операции. Зачем? Если это вопрос социализации – для этого есть протез. Тогда ради чего я должна это делать?

- А если вам приходится раздеваться?

- С самой собой мне отлично. Если рядом человек, для которого принципиально, одна у тебя грудь или две, - это повод задуматься о человеке, не о груди.

- Людям трудно принять такие изменения, даже и в любимом человеке.

- Это вопрос отношений. И отношения к самому себе.

- А вот насчет отношения к себе. Я недавно видела такую сцену на пляже: шла молодая женщина, буквально лет двадцати, в очень коротких шортах. И одна нога ее была заменена на протез. Причем шорты были настолько короткими, что было видно, где он крепится. И вот первая моя мысль была: "Молодец!". А потом я подумала: "А зачем? Кому она хочет что-то доказать? Или это, в первую очередь, психотерапия?".

- Возможно, я не могу за нее отвечать. Наверное, ей так было удобно. Может быть, в этом есть элемент эпатажа. В любом случае, человек с любым телом имеет право его демонстрировать.



фотопроект LiveIt



фотопроект LiveIt



фотопроект LiveIt


Инна живет в Израиле со своей любимой собакой Зоей, которая появилась у нее уже после болезни. У них даже на табличке, что висит на входной двери, написано: здесь живут Инна и Зоя. В центре комнаты – рояль, на котором Инна играет почти ежедневно. На полках книги: от Дины Рубиной до Нассима Талеба.

У меня сложилось впечатление, что Инна – человек, которому комфортно себя наедине с собой. Она рассказывала мне с восторгом, как совершила пешее путешествие из Португалии в Испанию, в одиночку преодолев триста километров! Она не называет историю болезни борьбой. Скорее преодолением. А чтобы путь был не слишком суровым, я подсластила его пирожным с кремом "Пломбир" и лесными ягодами.


authorАвтор: Майя Гельфанд

Профессиональная домохозяйка, автор книги "Как накормить чемпиона"
comments powered by HyperComments