Читаю про то, как Шула Закен сдает Ольмерта, чисто как стеклотару, и думаю себе: и чего не прикупил акции компании, продающей диктофоны, "жучки" и другие прибамбасы для прослушки по телефону, по воздуху, на земле и под водой? На ровном месте срубил бы деньжат, как Володя Сидоренко, пообещав передать бабе Фокса про сторожа и как его, Фокса, с кичи вынимать, пока он всех с чистой совестью не сдал.

Ведь сейчас любой начальник должен сто раз задуматься о том, что надо бы ему каждый разговор записывать, включая о погоде и шансах "Маккаби" выиграть Кубок чемпионов УЕФА. На всякий пожарный. Ведь если взглянуть на трагедию Эхуда Ольмерта с точки зрения краха веры в надежных людей и друзей, то главное тут вот что: никому нельзя верить, всех надо записывать, ибо они запишут тебя и сдадут, когда придет время сидеть. Или просто придет время.

Показательный "слив" Ольмерта, устроенный Шулой Закен, дал лично мне повод задуматься вот о чем: а есть ли вообще в политике, в частности в израильской политике, место надежной, крепкой дружбе. Той, про которую пишут в песнях? Если друг оказался вдруг, он стонал, но держал? Чтобы за друга отдать все самое важное и ценное?

Долгие годы именно связка Ольмерт–Закен воспринималась чуть ли не как эталон высоких отношений. Сорок лет вместе, это даже не пуд соли, это надо тоннами считать. И вдруг — именно Закен подвела Ольмерта под монастырь. И ладно бы, когда прижало ее, когда появился выбор: сидеть долго и смачно, но оставаться верной сорокалетней дружбе, или сидеть мало и быстро, дав свидетельства против старого друга.

Вот какой психологический нюанс. Готовый сюжет для психологической драмы. Сдала она его только сейчас, это правда. Но писать-то начала, судя по всему, не вчера и даже не год назад. Отчего же так? Отчего писала? Оттого, что понимала: каждое лыко в строку, если что? Оттого, что воспринимала эти записи как самую надежную инвестицию в обеспеченное будущее? Оттого, что всегда понимала: лучший друг — это алиби?

Вот и думаю теперь: а сколько еще таких Шул Закен в нашей стране пишут своих Эхудов Ольмертов? И когда они сдадут своих начальников-друзей, если исходить от примера Закен-Ольмерт, говорящего, что нет в политике дружбы, а есть только голый расчет? И при каких обстоятельствах?

И еще вот о чем думаю, гуляя с собакой по чудесной позднеосенней Хайфе: сколько же народу сегодня ночами не спит, прокручивая в голове все разговоры по телефону, на земле, в воздухе и на воде, с секретаршами и верными соратниками? Сколько гигабайт информации прокручивают они в голове, пытаясь припомнить, когда и сколько лишнего они сказали в разговоре, и что из этого лишнего может отправить их туда, куда кассеты Шулы Закен отправили Эхуда Ольмерта?