На правах рекламы — в рамках предвыборной кампании

Кандидат в депутаты Кнессета от блока "Сионистский лагерь" и претендент на пост министра обороны Амос Ядлин, боевой летчик, опытный разведчик и заслуженный генерал, рассказывает о прошлом, настоящем и будущем Израиля. А начинает он с воспоминаний о том, как лично бомбил ядерный реактор в Ираке в 81-м году и как во время его службы на посту руководителя военной разведки в 2007 году был уничтожен сирийский ядерный реактор. Кстати, министром иностранных дел в то время была Ципи Ливни.

Амос Ядлин: Нас было восемь пилотов на F-16. У каждого по две бомбы. А в 1981 году "джи-пи-эсов" еще не изобрели, навигация была очень непростым делом. Не было спутников, предоставляющих разведданные. На тот момент израильские ВВС не умели проводить дозаправку в воздухе. Перед нами стояла очень трудная задача. Надо было на последних каплях бензина атаковать очень отдаленную цель. Шла ирано-иракская война, в Багдаде была повышенная боевая готовность. На подлете уже не скрыться за горами, ты летишь на абсолютно открытом пространстве. Но там еще и высоковольтные провода, поэтому ты не можешь лететь так низко, как хотелось бы. Это была очень трудная и рискованная операция. Тем не менее, все пилоты сбросили свои бомбы, реактор был уничтожен, и мы все вернулись домой.

Теперь к реактору из новейшего прошлого. Наша разведка обнаружила, что в Сирии есть северокорейский реактор, единственным предназначением которого является производство ядерного оружия.

Ответственность за ту операцию не взял на себя никто, но если заглянуть в документы президента Буша, вице-президента Чейни, Кондолизы Райс, становится очевидно, что разведка должна была очень постараться. Понять, что это за реактор, понять, когда этот реактор будет разогретым – а такой бомбить уже нельзя, а то получим второй Чернобыль – надо успеть до того. Куда целиться, чтобы больше реактор не заработал, и самый важный вопрос – как все это провернуть, чтобы не развязать войну. Предположить, что станет делать глава государства, чей реактор уничтожили – будет он реагировать или нет, должен ли Израиль после такой атаки готовиться к войне – эта ответственность полностью ложится на плечи главы Управления военной разведки.

Мы не декларируем, что это сделали именно мы, но можно почитать весьма достоверные источники, и понять, как обстояло дело.

Иранская ядерная программа – намного более сложный вопрос. Это не один реактор. У Ирана целый ряд ядерных объектов и программ. Часть из них – плутониевые, а часть – урановые, более усовершенствованные, обогащающие уран с помощью центрифуг. В нескольких местах – в Коме, в Фордоу, а может, и еще где-нибудь. Для ликвидации иранских ядерных ресурсов нужна намного более серьезная операция.

Вопрос: Расскажите о своем боевом опыте.

Амос Ядлин: Я пошел служить в ВВС в 1970 году. Окончил курсы летчиков, получил "крылышки" в 1972. Молодым пилотом участвовал в войне Судного дня. Потом 33 года служил боевым летчиком. Нет в ВВС такого самолета, на котором бы я не летал – "Ураган", "Скайхок", "Мираж", "Кфир", F-16, F-15. Когда-то я думал, что вершина мастерства боевого летчика – сбить самолет противника. Но когда в 1981 году меня направили на задание по уничтожению ядерного реактора Саддама Хусейна, рядом с Багдадом, я понял, что есть задачи поважнее, чем сбивать вражеские самолеты. У меня на счету двести боевых вылетов на вражеской территории, я командовал базой и "крылом" израильских ВВС, был главой отдела ВВС при Генштабе. Потом меня повысили до генерала.

В генеральском чине я занимал три должности, я девять лет прослужил в генштабе ЦАХАЛа. Эти три должности позволила мне взглянуть на оборонные проблемы с разных ракурсов. Первая – начальник Колледжа национальной безопасности, где изучают теорию штабной и командирской службы. Вторая моя должность была в Вашингтоне – военный атташе при израильском консульстве, я работал с Пентагоном и различными родами американских войск. И самая продолжительная, сложная и опасная служба – глава Управления военной разведки.

Каждое утро, приходя на службу, я видел на стене портреты своих предшественников, многие из которых так и не отслужили положенный срок – им отрубили голову. Ведь разведку всегда обвиняют в проколах, а если она хорошо сработала – это всегда держится в тайне, и лавры пожинают исполнители. Я тесно работал с тремя премьер-министрами, тремя министрами обороны, двумя начальниками Генштаба, участвовал в совещаниях на самом высоком уровне.

Вопрос: Расскажите о том, что означает руководить военной разведкой АМАН. Далеко не все это понимают.

Амос Ядлин: Эта должность требует постоянного контроля. Собирать разведданные, добывать секретную информацию, раскрывать тайны, которые враг пытается скрыть, а потом, исходя из собранных сведений, попытаться понять, что же задумал враг. Какие у него возможности, планы. И, если требуется, подать сигнал, что надо готовиться к войне. Это было большим проколом в 1973, когда я был еще молодым летчиком. Мы должны знать, что враг собирается на нас напасть. А далее – и это не менее важно – мы должны обозначить для ЦАХАЛа те цели, своевременное уничтожение которых позволит нам выиграть войну.

Вот вам пример: допустим, есть ВВС, которые собираются нас атаковать. Мы можем нанести превентивный удар еще до того, как их самолеты поднимутся в воздух. Уничтожить их на земле, как мы сделали в июне 1967, вот в чем задача разведки. Если сегодня в Ливане множество ракет нацелены на Израиль, а ты можешь их уничтожить до того, как они выпущены – война выиграна. Такова функция военной разведки. При этом надо понимать, что начальник военной разведки – это и руководитель государственной разведывательной службы. У него три шефа. Командующий Генштаба – по военным темам, министр обороны – по оборонным темам, и премьер-министр – по темам национального значения. В качестве начальника АМАНа я присутствовал на заседаниях оборонно-политического кабинета министров, а иногда даже на совещаниях главной тройки – премьера, министра обороны и министра иностранных дел. Это три человека, которые принимали судьбоносные для страны решения.

Вопрос: Как вы видите общую ситуацию?

Амос Ядлин: В отличие от переговоров с палестинцами, где у нас на руках все карты, поскольку у нас и территории, у нас и армия, на переговорах с Ираном нас практически нет. В них участвует пятерка постоянных членов Совбеза ООН – США, Англия, Франция, Россия, Китай, а также Германия. Мы можем влиять на ход переговоров только через США. США – это главное мировое правительство.

Портить отношения с Америкой – это совершенно неправильный шаг! США – наш крупнейший и ближайший союзник. Во многих вопросах вообще один-единственный. Америка дает нам каждый год три с половиной миллиарда долларов на военные расходы. Это позволяет нам высвобождать средства на здравоохранение, на образование, на жилье, на наши насущные нужды. Но этими деньгами мы можем пожертвовать. В конце концов, деньги можно найти еще где-то. Вон, у нас теперь есть газ. А вот чем мы пожертвовать не можем – так это американским правом вето в Совете безопасности ООН.

Сегодня в Совбезе лежит очень проблематичное палестинское предложение. Снова загнать нас в границы шестьдесят седьмого года, разделить Иерусалим, вернуть беженцев, а сами палестинцы при этом никаких уступок не делают. И это предложение не проходит только благодаря американскому праву вето. И поэтому добрые отношения, как политические, так и оборонные, должны быть главной темой для любого ответственного правительства. А правительство Нетаниягу ведет себя безответственно.

Разумеется, я не согласен с палестинской инициативой. Палестинцы при заключении мирного договора должны согласиться на три пункта, на которые они сейчас не согласны. Во-первых, они обязаны признать, что этот мирный договор – окончательное завершение конфликта, отсутствие дальнейших претензий. Это не то что они сейчас получат территории, заключат соглашение, а потом начнут требовать еще чего-то. Это конец конфликта, конец всех претензий. Палестинцы на это не согласны. Во-вторых, беженцы сюда не вернутся. Ни один. Хотят возвращать беженцев – пожалуйста, в палестинское государство. На это они тоже пока не согласны.

Абу-Мазен заявил, что лично он не собирается возвращаться в Цфат. Но он не сказал, что пять миллионов беженцев откажутся от такого желания. Разумеется, мы на это пойти не можем. И третье – они должны быть согласны на определенные оборонные меры. Израильский народ не собирается возвращаться во времена второй интифады, когда каждый день взрывались автобусы, и террористы разгуливали по торговым центрам. Необходимы оборонные меры, гарантирующие безопасность израильтян. Без этих трех пунктов мира с палестинцами не будет. В палестинском предложении, которое находится в Совбезе ООН, ничего этого нет.

Вопрос: Что было этим летом в Газе? Мы фактически послушно следовали сценарию ХАМАСа?

Амос Ядлин: Нас втянули в эту войну, ее время и характер навязал ХАМАС. Я в то время еще возглавлял Институт по вопросам национальной безопасности, и тогда я подчеркивал, что, к несчастью, то столкновение закончилось стратегической ничьей. Это означает, что ни одна из сторон не достигла цели. Наша армия отсекла ХАМАСу обе руки, которыми он пытался нас достать, ракеты сбивались "железным куполом", тоннели разрушались, и это серьезные военные достижения.

С другой стороны, ХАМАС – небольшая группировка, а у нас сильнейшая армия на Ближнем Востоке, но они обстреливали нас пятьдесят дней. Вынудили нас закрыть главный аэропорт. Нанесли ущерб людям, ущерб экономике. Та конфронтация должна была закончиться через неделю-другую, при этом у руководства ХАМАСа не должно быть никакого иммунитета, ХАМАС вообще не должен был остаться после этого как действующая организация.

Я против возвращения в Газу, я считаю, что Либерман с Беннетом ошибаются. Нам нечего искать в Газе. Но нужно было задействовать армию так, чтобы добиться скорой военной победы и после этого заключить политическое соглашение, которое предотвратило бы реанимацию хамасовских структур, происходящую сейчас. Это тот план, о котором министры говорили, но от разговоров к делу так и не перешли.

Восстановление Газы на условии ее разоружения – этот план так и не осуществился. И вот этот сплав политики и военных действий в правительстве Герцога и Ливни, в котором я стану министром обороны, будет намного эффективнее. Армия не в состоянии сделать все. Армия – инструмент, позволяющий достичь политического соглашения, в которым закреплены наши стратегические цели.

Вопрос: Какие основные стратегические угрозы для Израиля вы видите на данный момент?

Амос Ядлин: Прежде всего – расставим все по местам. Тот, кто здесь был в сорок восьмом году, и в семьдесят третьем году, понимает, что Израиль неоднократно находился под угрозой исчезновения. Армии соседних стран – Египта, Сирии – форсировали канал, дошли едва ли не до Тверии, пользуясь стратегическим положением Голанских высот, и Израиль мог просто исчезнуть. Сегодня ни одна регулярная армия самому существованию Израиля не угрожает. Есть два вида угроз, которые разрослись по краям – это террористические группировки, которые не имеют отношения к государственной власти, и они не представляют угрозы существованию Израиля. Да, они стратегическая угроза, да, они большая проблема, но это не жизненная угроза для страны.

Вторая главная угроза – это Иран, который стремится заполучить ядерное оружие и запустить по нам ракеты с ядерными боеголовками. Это на данный момент тоже не жизненная угроза. Она может стать таковой, если иранцы добьются своего. Поэтому я предлагаю прежде всего попить водички и успокоиться. У Израиля очень сильная армия, и угрозы существованию государства нет. Однако реальность вокруг нас очень и очень нестабильна, очень много враждебных факторов.

Но не следует запугивать самих себя. У ИГИЛа хватает дел в Ираке и в Сирии, они не лезут через наш забор. ХАМАС получил удар, на мой взгляд, недостаточно сильный, но все равно, этого ему хватит, чтобы подумать дважды, прежде чем снова нападать на Израиль. Да, у нас не слишком приятный двор, в нем нужно быть сильным, но нужно сочетать наступательные качества ЦАХАЛа с политическим прагматизмом. Со здравым смыслом, который позволит нам гораздо эффективно распорядиться имеющимися военными ресурсами и при этом остаться государством, которое в мире считают высокоморальным, всегда оставляющим врагам шанс на мирное урегулирование, и если те отказываются, то вся вина падает на них, а не на нас.

Думаю, "Хизбалла", увидев, что было летом в Газе, решилась впервые за последние семь с половиной лет обстрелять израильских солдат. Вместе с тем, нужно помнить, что "Хизбалла" тоже сделала это не вдруг, а после того, как были обстреляны автомобили с двумя лидерами этой организации и с иранским генералом, эти люди пытались наладить инфраструктуру "Хизбаллы" на Голанских высотах. И в определенном смысле получилась ничья. Для Израиля ничья – не вариант. Израилю необходимо завершать подобные столкновения так, чтобы враг понимал: да, он может нанести нам кое-какой ущерб, но для него же лучше этого не делать. В этом смысл стратегии сдерживания.

Вопрос: Готовы ли вы выпустить тысячу террористов из израильских тюрем?

Амос Ядлин: Я против освобождения террористов-убийц. Если террориста можно убить прямо на месте преступления – это лучший вариант. Если их взяли живыми, надо судить, и пусть сидят в тюрьме до последнего вздоха. Только так можно предотвратить следующие теракты, и только так они сами не вернутся к террористической деятельности. Если солдат попадает в плен, его можно обменять на террориста, его можно обменять на пятерых террористов, это еще туда-сюда, поскольку своих солдат нужно вызволять из плена. Но тысяча террористов – это стратегическое унижение, это стратегическая ошибка, это стимуляция террора, и в конечном итоге вместо этого солдата в плену мы получим израильтян, погибших от рук выпущенных террористов. И поэтому я считаю это серьезным промахом.

Вопрос: Почему вы считаете, что будете успешным министром обороны?

Амос Ядлин: Дело в том, что я принесу с собой в министерство обороны огромный опыт. Опыт боевого летчика, опыт фронтовика, опыт командира, опыт одного из высших военных чинов, генерала, опыт участия в военно-политическом кабинете министров, знания о том, как работали премьер-министры и министры обороны, с которыми я плотно сотрудничал долгие годы. Я принесу с собой политические знания, поскольку оборонные действий без понимания политических целей в конечном итоге наносят лишь вред стратегическому положению Израиля.

Наш министр обороны, Моше Яалон, понимает, что такое армия. Он командовал Генеральным штабом. Он заслуженный человек. Но когда он дерзит американцам, госсекретарю США, он наносит вред, серьезный вред. Когда он игнорирует нарушения закона на местности, не улаживает вопросы, от которых зависят наши отношения с палестинцами, он наносит вред. И поэтому я буду придерживаться наступательной политики во всем, что касается военной сферы, но я сумею привязать к ней политические аспекты, чтобы действия ЦАХАЛа возымели результат. Большое спасибо.