Здесь врастаю
Итак, ты учишь иврит и злишься на буквы, все похожие друг на друга, как черные козявки. Потом оказывается, что буквы еще фигня: десятки и сотни похожих друг на друга глаголов — вот где засада.
Глаголы пускают корни в твоей голове и переплетаются где-то там в хтоническом мраке за закрытыми веками, и слетают с твоих уст, как и полагается созданиям Хаоса, в случайном порядке, потешая всех ивритоговорящих вокруг.
Отсюда, кстати, все байки, вроде истории про беременную женщину, которая до ступора перепугала водителя в междугороднем автобусе, сказав вместо "ларэдет" (сойти) — "лалэдет" (родить).
"Можно здесь родить?" — я бы тоже растерялась на месте водителя, смеюсь я, а в этот самый момент, как и в любой другой, незаметно и беспрерывно, иврит растворяется в моей крови. (Если бы про это снимали научно-популярный фильм, там был бы кровоток, уносящий и растворяющий золотые пылинки слов где-то в районе сердца).
Итак, ты учишь иврит, смеешься над словом "хатулия" — кошатня, забегаловка, где подают шаверму из неизвестного мяса. Цепляешь забавное выражение "лаасот бэтен-гав" — "делать спину-живот", то бишь валяться на пляже и бездельничать. ...И вдруг замираешь, услышав в родном суржике "шо маемо, то маемо" странную фразу на иврите: "Небеса — это те же воды"...
А потом ты узнаешь историю и перевод цитаты Теодора Герцля, которая в Израиле располагается везде, где в СССР висело "Миру — мир" и "Партия — наш рулевой". В школах, университетах и даже в больницах где-нибудь рядом со входом пишут: "Им тирцу, эйн зо агада" — "Если вы захотите этого, это не будет сказкой" (слова Герцля, обращенные к молодым сионистам, когда он уговаривал их создать еврейское государство).
Обсуждая этот лозунг, твой ивритоязычный собеседник обронит о людях, которые умеют бороться за свои мечты: "Только небо для них граница..." — и вот тут твое сердце подпрыгнет и бултыхнется о ребра от чистого восторга, что есть в этом языке такая идиома, метафора, образ.
Ведь язык задает глиняные формы для расплавленного металла мышления.
Играя со словами, как кот с клубками ниток, ты и не заметишь, в какой момент весь мир вокруг начнет для тебя ЗВУЧАТЬ, как утренний сад, где птичьих голосов больше, чем самих птиц. Зазвучат надписи и вывески, дети на улицах ("Мама, смотри, собачка какает"), ведущие по радио и эта громкая развязная девица, ссорящаяся с бойфрендом прямо по телефону.
Она, может, лучше бы и не звучала, но обратно ничего не откатишь.
Зазвучит шумный шук — базар по-нашему, пахнущий свежей рыбой, специями, мятой, клубникой, укропом, фалафелем и немного — гнилыми фруктами.
В один прекрасный день ты придешь сюда — и поймешь каждую рифмованную кричалку, которую, перекрикивая друг друга, оглушительно, гортанно тянут продавцы: "Авотиах, авотиах, гам адом, вэгам мавтиах!" — "Арбуз, арбуз — и красный, и обещающий".
"Свадьба, свадьба у нас дома сегодня! — идет по рынку и надрывается смуглый до черноты пожилой мужчина. — Свадьба у нас дома сегодня, приходите все в гости, вот мой дом, рядом с рынком, третий этаж!"
"Здорово, поздравляю!" — говоришь ты, а потом вежливо отбиваешься от приглашений сейчас же, немедленно зайти в гости.
Примерно в этот момент первый раз у тебя в голове промелькнет эта фраза из Стругацких, которую в студенческой компании так любили. Промелькнет где-то фоном, между "Мазаль тов!" и "Извините, вы мне недодали 10 шекелей сдачи".
Промелькнет и забудется, до поры до времени.
***
Второй раз она промелькнет где-то в автобусе № 18, который будет подыматься по серпантинным улицам Хайфы.
Рядом с тобой усядется пожилая дама, из тех, которых точнее всего описывает выражение old lady. Безупречный макияж, ровная осанка, французская блузка, тонкие серебряные серьги — она несет свой возраст легко, с небольшим даже вызовом, мол, знай наших.
Разумеется, она сабра — родившаяся в Израиле. Ее бабушка и дедушка приехали в Страну в 1890 году и переехали в Хайфу в 1915, из-за военных действий англичан против турок. "Раньше арабы и евреи жили бок о бок, например в Мошава Германит, не то что теперь", — вздыхает она, а ты чувствуешь, какая пропасть истории, памяти и жизненного опыта лежит между вами.
...Но через 20 минут разговора вы случайно выясните, что предки ее приехали-то в страну из Гомеля! И тут же пуститесь обсуждать Беларусь и Чернобыль, до самой конечной остановки, где она аристократическим жестом протянет клочок бумаги с адресом и телефоном — вот мой дом, милости прошу, заходи на чай с печеньем, после четырех я дома.
Ты будешь идти домой, и в голове у тебя все увереннее будет звучать та самая цитата из Стругацких. Как только ты вспомнишь ее третий раз, считай, дело в шляпе.
Третий раз это случится в сырой и зябкий зимний день. Бывают в Израиле и такие дни, когда ветер пробирает до костей, а низкие облака окутывают верхушку горы Кармель липкой ватой тумана.
На самом верху Хайфы (в Хайфе, как известно, 6 сторон света: север, юг, запад, восток, верх и низ), возле гостиницы "Дан Панорама", будет играть уличный музыкант, скрипач. Ты остановишься послушать, будешь стоять, зябнуть на ветру, щелкать зубами и дышать в кулак, чтобы отогреть ладонь. В перерыве он положит скрипку и тем же движением, что и ты, подышит в руки, чтобы согреть пальцы. И тогда ты зайдешь в ближайшее кафе: мне два больших капучино на вынос, очень горячих, пожалуйста.
С тебя попросят 15, к примеру, шекелей, а у тебя в карманах найдется только 10 и крупная 200-шекелевая купюра, которую всем лень менять — и тебе, и баристе.
"Окей, — махнет рукой эфиопская девушка с копной дредов, — будешь мимо проходить — отдашь как-нибудь".
Ты выйдешь на крыльцо с двумя пластиковыми стаканами сладкого горячего кофе, найдешь на ступеньках 5 шекелей, не удивишься, вернешься, отдашь, еще раз поблагодаришь, зашагаешь к "Дан Панораме".
Ты будешь пить кофе вместе с пожилым усталым скрипачом, глядя в серый туман, окутавший Хайфу. Пить и слушать: консерватория в Одессе, эмиграция в 90-е, денег не хватает, с женой разошлись...
...и параллельно этому грустному и, увы, банальному потоку житейской истории, в голове будет крутиться та самая цитата, которую вы так любили в студенчестве, из "Отягощенных злом" — одна из главных книг в твоей жизни, и много там умных и хороших цитат, но сейчас вспоминается только одна шутливая фраза, которую говорили тамошние хиппи из Флоры, когда приходили куда-нибудь, где хотели надолго остаться: "Здесь врастаю…"
Мнение авторов публикаций может не совпадать с мнением редакции сайта
