Бывший глава российского Центробанка, последний председатель наблюдательного совета концерна "ЮКОС", один из самых авторитетных финансистов мира Виктор Геращенко рассказал в интервью "Московскому комсомольцу", почему посадили Михаила Ходорковского, как он посылал подальше представителей Кремля и что будет с иском на сумму в 50 миллиардов долларов.

Интервью приурочено к 20 апреля: именно в этот день будет оглашено решение по иску России в суде в Гааге.

Геращенко заявил, что считает принятое судом решение о выплате компенсации акционерам ЮКОСа справедливым.

"Нет, никакой радости я, конечно, не испытываю. И так все непросто у нас с экономикой, а тут такие суммы… Но решение, принятое в Гааге, считаю совершенно справедливым. В те годы, когда я возглавлял наблюдательный совет, я прямо говорил людям из президентского окружения, что они совершают большую глупость, уничтожая ЮКОС. Ведь ограбленными оказались не только владельцы компании, но и большое количество миноритарных акционеров. Большинство из которых были иностранцами. Понятно же было, что они не оставят это просто так… Но в Кремле продолжали гнуть свою линию. И вот теперь это аукается. Если называть вещи своими именами, наши власти обделались. Не просчитали последствий, не разобрались в ситуации. Да и не хотели разбираться. Я уверен, что в основе дела ЮКОСа лежит личная обида Владимира Владимировича на Михаила Ходорковского. За то, что тот посмел ему перечить".

Геращенко подтвердил собеседнику, что подразумевает стычку Путина и Ходорковского в феврале 2003 года на встрече президента с представителями крупного бизнеса?

"Совершенно верно. Ходорковский ведь тогда при всех заявил Путину, что тот не разбирается ни в экономике, ни во внешней политике. Мало того, после того, как встреча завершилась, Ходорковский, насколько мне известно, сказал в коридоре Владимиру Потанину: "Володя, ну его на фиг. Давай ты будешь президентом, а я премьером". Сказал не один на один, у разговора были свидетели, которые, судя по всему, и доложили "кому надо". А потом, как мне говорили, уже где-то за границей произнес похожую фразу. Мол, люди, находящиеся у власти, некомпетентны, и пора их менять. И опять при свидетелях. А доносчиков у нас всегда хватало", — рассказал Геращенко.

По мнению дважды бывшего главы Центробанка России, Кремль обошелся с акционерами ЮКОСа не по справедливости.

"Очевидно же, что с компанией и ее акционерами обошлись несправедливо. Как говорили в нашем дворе во времена моего детства, жадность фраера сгубила. Активы распродавались по явно заниженным, надуманным ценам. Хотя я и некрещеный, но не могу не сказать: боженька все видит", — сказал российский финансист.

Геращенко также вспомнил о реакции Кремля на его согласие стать главой наблюдательного совета нефтяного концерна.

"Некоторое время спустя со мной зачем-то захотел встретиться мой бывший помощник в Центробанке, выходец из спецслужб. Сказал, что ему позвонил Виктор Иванов, помощник президента (c 2008 года — директор Федеральной службы по контролю за оборотом наркотиков), и попросил "сказать ему", то есть мне, что "он не туда идет". "А чего, — спрашиваю, — сам не позвонил? Мы же лично знакомы! И вообще, шел бы он куда подальше!" — "Так и передать?" — "Можешь так и передать".

На следующий день звоню в приемную Путина: "Здрасьте". — "Здравствуйте, рады вас слышать". — "Как бы мне записаться на прием к Владимиру Владимировичу?" — "А это через Дмитрия Анатольевича, главу администрации". В приемную Медведева я звонил две недели, почти каждый день. Мне всякий раз вежливо сообщали, что Дмитрий Анатольевич не может со мной переговорить: то его нет на месте, то он занят".

Финансист рассказал эпизод с участием последнего главы правительства РСФСР в эпоху СССР.

"Интересная история, кстати, произошла с Иваном Силаевым. Приходит ко мне, говорит: "Слышал, что у вас проблемы с наблюдательным советом. Я бы с удовольствием вошел. Думаю, Михаил Борисович не будет возражать, поскольку хорошо меня знает". Ходорковский и Невзлин были советниками у Силаева, когда тот возглавлял российское правительство.

"Хорошо, — отвечаю, — спросим у Ходорковского". Через адвоката Антона Дреля пришел ответ: "Конечно, почему нет". А через несколько дней вновь прибегает Силаев: "Знаете, я не могу быть в совете. Сыновья отговаривают, жена на коленях умоляет…" А мы уже объявили, кто войдет в совет, изменить ничего нельзя. Или же надо вносить поправки в документы и сокращать его численность, а это большая головная боль.

Говорю: "Иван Степаныч, извините, но так дела не делаются". Я еще понимаю, если бы это я его позвал, ничего тому толком не объяснив. Но он-то ведь сам пришел, никто не тянул! В итоге Силаев все-таки стал членом совета. Сразу же стал активно выступать: нельзя ли, мол, увеличить закупки ЮКОСом оборудования нашего, российского производства. Он ведь был председателем Союза машиностроителей. Но выяснилось, что у нас и так все в основном отечественное — 85 процентов. Из импортного покупали только то, что не производилось в России.

Геращенко также рассказал о том, что и на него оказывалось давление со стороны властей. А сами вы ощущали какое-либо давление?

"Как-то в одном из интервью я в шутку сказал, что на меня никто не давит, кроме жены. Но в принципе так оно и было. Дело, конечно, не в том, что я обладал каким-то иммунитетом. Просто от наблюдательного совета тогда уже мало что зависело. Да и придраться ко мне было сложно: я ведь пришел в ЮКОС уже после того, как были совершены "преступления", в которых обвиняли руководителей компании. Пожалуй, единственный случай давления был после моего выступления на "Эхе Москвы". В тот день, незадолго до эфира, я встречался с двумя приехавшими в Москву коллегами, членами наблюдательного совета ЮКОСа — Алексеем Конторовичем, директором Института нефтегазовой геологии и геофизики Сибирского отделения РАН, и Юрием Похолковым, ректором Томского политехнического университета. Посидели в ресторане неподалеку от их гостиницы, выпили, поговорили по душам… Время уже поджимало, поэтому, чтобы не опоздать на передачу, я добрался до "Эха" на метро. Ну и там, что называется, начал резать правду-матку.

Я-то, правда, думал, что передача выйдет в записи и меня, если что, "запикают". Но когда у меня вторично вырвалось "выражение", Венедиктов испуганно сказал: "Виктор Владимирович, у нас вообще-то прямой эфир…" После интервью звонит жена: "Как тебе не стыдно, на всю страну матом!" А на следующий день я был в гостях у родственников. Выхожу из дома, навстречу незнакомый мужчина лет 60: "Здрасьте, Виктор Владимирович". — "Здравствуйте". — "А я вас вчера слушал". — "Ну и как? Не слишком я?" — "Ни фига, все в порядке". Ну, он тоже употребил более сильное выражение. Говорю потом жене: "Видишь, какое у народа мнение?"

Спустя день или два еду утром на работу. Звонит завсекретариатом: "Виктор Владимирович, пришли делать обыск в вашем кабинете". Никакого смысла в этом обыске не было: наш офис перерыли вдоль и поперек и давно изъяли то, что имело хоть какое-то отношение к делу. И потом, что у меня-то может быть интересного для них? Ну, приезжаю. Заходит молодой парень. Покопался в ящиках, взял какие-то аналитические бумажки. Потом говорит: "Виктор Владимирович, на память не распишетесь?" Тогда же мне вручили повестку с вызовом на допрос. Ну, раз вызывают, надо идти. Вопросы, как и следовало ожидать, были ни о чем. А под конец прозвучала та же просьба: "Не могли бы вы дать автограф?"