Игорю Мироновичу Губерману великому, могучему и прекрасному русскому поэту моисеева завета исполнилось восемьдесят — многие лета!.. А тело тем временем не только к суровой прозе клонит (неустанные повести о витаниях духа и странствиях плоти), но и нежные по-прежнему “гарики” клонирует:

Живу я с удовольствием на свете,
хоть возраст у меня — смурной и смутный,
а то, что в голове гуляет ветер —
так он попутный.

Губерман как некий стихийный “боинг”, поэтический “аэробус”, вольно и плавно несет свои крылатые оды, полет муз проходит нормально:

Любая мне мила попойка,
душе дарящая полет,
я выпил в жизни этой столько,
что не любой переплывет.

Нынче у Игоря Мироновича юбилей — в самом слове приятное бульканье, льющееся звучание! Сказывали мне разумные люди, что в этот день надо усесться за стол и выпить четыре бокала вина, соответствующие четырем проявлениям свободы, упомянутым в Книге, и четырем строкам “гарика”, дарованного Губерманом:

Когда выпиваю под вечер,
я чувствую чье-то касание,
как будто небесный диспетчер
одобрил мое расписание.

В науке есть понятие “уровень цитируемости”. Если применить его к сегодняшней русскопоэзии, то Губерман, вестимо, в авангарде, шагает впереди. Мало того, он еще своеобразный гуру для многих и многих, читающих вслух и заучивающих вхруст “гарики”- губермантры. Ему пишут письма и заваливают записками на выступлениях от Нью-Йорка до Оймякона, спрашивая про жизненно важное: “Игорь Миронович, а Бог есть? И откуда Вы это знаете?”, “Подскажите, как мне выйти замуж за еврея?”, “Как Вы думаете, чем все закончится?”

Любовью наслаждаюсь я народной —
вчера я тронут был почти до слез,
когда по вольной воле благородной
читатель мне бутылку преподнес.

Перефразируя навязшее, отметим, что “поэт в Израиле больше чем поэт” — он себе ребе, слегка таки пророк, короче, Губерман. Не зря Игорь Миронович обитает в святом граде Иерусалиме. Слыхивал я на травянистых тельавистых холмах и в отрогах Галилеи, что Земля обетованная вращается вокруг мировой оси (свежо предание, да вертится с трудом!), но вот Иерусалим — точно пуп-полис, вечный город будущего года. И читательское паломничество туда не стихает, не зарастает, так сказать, народная тропа, дорожка к храму:

Каплю внес я в русскую духовность
книгами и голосом на сцене:
я вернул духовности греховность,
без которой дух неполноценен.

В свое время Шем присел на корточки возле Моше и дал ему книжку-раскраску, каменную флэшку, а тот уже понес в песочницу к избранным друзьям-приятелям. Но Губерман, признаться, куда демократичней — он ко всему народу выходит, всем является, никого не выделяет — ни эллина, ни иудея, ни прола, ни профессора. Его отличает, пользуясь достоевщинкой — “всемство”. Поэтому-то надутые снобы вперемешку с эстетами набитыми, случается, бурчат, что “гарики” якобы просты, как песня песней, и мы тоже сложим псалмов не хуже, выдадим на-гора погонными метрами. Развелись и скачут множественные, как сам Игорь Миронович отмечал, “марики, жорики и даже ирики”. Вся эта топорно-графоманская хмарь — цирк лилипутов, и так и подмывает накатать статейку-с “Губерман в стране шмуликов”.

Полно дураков на ристалище нашем,
различных повадкой и лицами.
Дурак из евреев особенно страшен —
энергией, хваткой, амбицией.

Да, “гарики” сконструированы на первый взгляд вполне доступно, но полнятся и еще чем-то загадочным, подспудным, будто нострадамусовы катрены — этакий квант таланта, порция цимеса поэзии, чистый пардес. Четыре уровня понимания, голова ты садовая! Поэтому смешно и грустно, когда цветет “гарик”, а вокруг нарастают размалевано-подмороженные подражания — “артик”, как выражаются у нас в местечке. Как существует охвоенная разница между елкой и палкой, так и пролегает огромная пропасть между истинным стихотворчеством(краткие подлинники Губермана!) и поделками “второй свежести”. Ведь судя по всему, Единый предпочитает первичное, вначальное…

К нам Божественный свет освежающе льется,
от него мы сильней и добрее.
Человечество живо, покуда смеется,
раньше всех это знали евреи.

Губермана приятно не просто читать, ан паче того — почитать тянет! Дар его светлый, светящийся даже, к нему тянешься, летишь хоть ползком — побыть рядком, напитаться лучистой энергией, забыть про скучные чуланы бытия. Лишь творчество и губерманство! Покоряет его любовь к жизни, неиссякающий интерес к слову, окружающим существам, перемещениям по миру.

И обниму я жизнь за плечи,
и тихо ей шепну на ухо:
за утро, долгий день и вечер —
спасибо, дивная старуха.

Игорю Мироновичу Губерману — восемьдесят, и эта восьмерка в годовых кольцах, словно знак бесконечности, вставший на дыбы, вьющаяся прямая судьбы, выписывающей кругаля — заманчиво и замысловато… Золотой возраст — четыре раза по двадцать. Две трети пройдено пути — осталось до 120-ти!

Я ничего не членский активист,
мой мир сейчас — осенняя аллея;
сегодня я осенний желтый лист
и падаю, кружась и сожалея.

Краеугольно-шестикрылый символ его книг — свобода. “Очень уж охота на свободу!” — исходный рефрен в “Прогулках вокруг барака”. На библейской фене “барак” — это молния. Губерман поистине живет с молнией, всю жизнь прогуливается вокруг молний: идет направо — прозу вводит, налево — “гарик” говорит… Желаем вам, Игорь Миронович, продолжать играть с огнем!

Источник: "Мастерская"